Всё будет хорошо, обязательно

– Вытащи грудь, Мариетта. Прижми дочь к телу, чтобы ей было тепло. Фонс, накрой же их обеих.

– У меня девочка? – спросила Мариетта со слезами на глазах.

– Да, дочка, – сказал Фонс и поцеловал Мариетту.

– Какая красивая, – расплакалась Мариетта.

– Очень, очень красивая девочка, – подтвердила мама.

Я посмотрела на маму испуганно, не понимая, как можно так врать. Но ничего не сказала. Я знала, что люди, глядя на одно и то же, часто видят совершенно разное. Я считаю оранжевый цвет восхитительным, а Йоханна считает его некрасивым. Хотя цвет тот же самый. Тут я задумалась. Засомневалась, правильно ли рассуждаю. Может быть, Йоханна видит другой цвет, хотя мы обе называем его оранжевым?

– Слышишь? – спросил Фонс, прижавшись лбом ко лбу Мариетты.

Та кивнула.

– Да, кончили стрелять.

Потом она посмотрела на маму и спросила:

– Можно мы назовём её в твою честь?

Мама немного покраснела. Улыбнулась и едва заметно кивнула.

– Да, конечно. Если вам нравится имя Мария. Меня же зовут Мария.

Мариетта засмеялась.

– Да уж знаем! Мы назовём её Мари.

– Мари – красивая девочка, – сказала мама.

– Да, очень! – воскликнула Мариетта и поцеловала дочку в головку.

Я еле удержалась, чтобы не возразить. Фонс с Мариеттой выглядели такими счастливыми!

От этого меня наполнило тёплое оранжевое чувство.

10.

Руселаре казался сейчас дальше, чем когда-либо. Мы узнали, что немцы наступают и в этом направлении. Там тоже стало опасно. И там тоже! Возможно, дядя Жеф уже бежал оттуда.

Нам некуда было идти.

Папа, мама и Оскар предложили нашим хозяевам помогать им на ферме. Работать в качестве платы за жильё. Но хозяйка сказала, что это невозможно. На ферме и без нас было слишком много народу. Она разрешила нам остаться ещё на одну ночь, но после этого поискать другое пристанище. Вопрос только где.

В ту ночь я проснулась от лошадиного ржания и коровьего мычания. А ещё я услышала крики людей. Дверь нашего сарая распахнулась: Оскар выбежал на улицу. Через дверной проём я увидела оранжевое зарево. Я вскочила и бросилась на улицу. От того, что я увидела, у меня подкосились ноги. Я зажала рот рукой. В сотне метров от нас, на соседней ферме, горел сарай.

Пожар – штука странная. Днём огонь обжигает точно так же, как ночью. И не менее опасен. Но ночью пламя кажется гораздо ярче, гораздо ужаснее. Ночью видишь только его и ничего больше.

Меня бросило в дрожь – не знаю, от холода или от волнения. Я съёжилась, обхватив саму себя руками. Может, так я перестану дрожать. Я смотрела и смотрела, хотя мама пыталась увести меня с улицы. Пламя было оранжевое. Это был опасный оранжевый цвет, но всё равно красивый. Разумеется, я не стала говорить об этом вслух. А то на меня бы рассердились.

– Надо пойти помочь, – сказал папа Оскару.

– Будьте осторожны! – попросила мама, но удерживать не стала.

Через два часа пожар погасили. Никто из людей не погиб. Но лошадь и три коровы сгорели. От этой мысли мне стало больно. А им-то как было страшно! Они-то как мучились в огне! Когда-то давным-давно я обожглась об печку. От боли я кричала и плакала. Хотя обожгла всего лишь руку. Я помотала головой, чтобы выкинуть мысли. Странно, иногда животных мне жалко больше, чем людей.

– Тут немногим безопаснее, чем дома. У нас здесь ничего нет, и мы никому не нужны.

– Что же мы будем делать? – спросила я.

Папа взглянул на маму. Мама кивнула.

– Пойдём дальше, – сказал папа. – Где-нибудь же найдётся для нас местечко!

Я слишком устала, чтобы расплакаться. Наверное, мы все слишком устали, чтобы плакать или возражать. Даже Клара. Мы собрали наши пожитки. Их было совсем немного. И снова тронулись в путь.

11.

П

о полю с высокой болотистой травой текла узкая речушка. На берегу стояло в ряд несколько домиков, в которых никто не жил. В одном из них мы могли на время поселиться, так нам сказал сельский священник.

Папа открыл дверь нашего нового дома. В ноздри сразу же ударил запах плесени. На полу валялось много джутовых мешков. Они будут служить нам постелью – неизвестно, как долго.

Папа с Оскаром время от времени ходили работать на ферме, а мама топила печку и, главное, готовила еду. Роза ей помогала, как всегда, наша умница-разумница. Дом оказался слишком маленький, и всем вместе нам было слишком тесно. Поэтому мы с Жюлем и Кларой ходили играть в большой сарай. Там было холодно, а с внезапными заморозками стало ещё холоднее. Зима в тот год началась прямо в середине осени.

– Клара, не стой на месте! – говорила я.

Потому что от холода Клара совсем притихла и не хотела двигаться, а я знала, что это плохо.

– Давай прыгать!

Я взмахнула руками и несколько раз подпрыгнула как можно выше. Но Клара стояла неподвижно, с посиневшими губами, зубы её стучали.

– Давай вместе!

Я взяла её за обе руки, холодные как ледышки, и стала прыгать. Но Клара начала двигаться только после того, как подошёл Жюль и мы втроём встали в кружок.

Напрыгавшись до устали, мы шли домой греть руки. Лучшее тепло исходило от мамы. Она обхватывала наши ладони своими и растирала. Причём так сильно и нежно, что согревались не только руки, но и всё тело.