Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2

Я заказал пиво. Был будний день, и бар пустовал. Только несколько местных выпивох притулились за угловым столиком. По телевизору шел баскетбольный матч, но его никто не смотрел. Я допил пиво и взглянул на свое отражение в зеркале за стойкой бара.

Я походил на призрака. Никогда прежде мне не было так страшно. Мой мозг сломался почти месяц назад, и до сих пор никто не мог точно сказать, станет ли мне когда-нибудь лучше. Я допил пиво и заказал еще.

Все мои друзья учились в престижных и дорогих колледжах Новой Англии, изучая историю искусств и французскую литературу. Они встречались с чудесными женщинами, влюблялись и думали о том, какая захватывающая взрослая жизнь ждет их впереди. А я был безработным неучем и жил в доме матери. Я не имел никаких перспектив. У меня не было ни денег, ни девушки. Зато мне не давали скучать почти непрекращающиеся приступы паники.

Я был готов покончить с собой. Меня останавливало только одно. Я не желал, чтобы паника победила.

Нью-Йорк

(2008)

Со мной разговаривала Хиллари Клинтон, а у меня было слишком сильное похмелье, чтобы ей отвечать. Мы стояли на балконе 30-го этажа многоквартирного дома Сан-Ремо на Сентрал-Парк-Вест. Она была одета в темно-синий спортивный костюм, ее тщательно уложенные серебристые волосы поблескивали на солнце. Я стоял рядом, пошатываясь, небритый, в потертом сером свитере, надетом поверх старой футболки с надписью «Cramps».

Мы с Хиллари были знакомы уже несколько лет и вместе организовали несколько благотворительных акций. Одна из них проходила именно сейчас в нарядном зале за нашей спиной. Каждый раз, когда мы встречались, Хиллари очень доброжелательно относилась ко мне, а я никогда не понимал почему. Она была преуспевающим адвокатом и сенатором Соединенных Штатов. А я – музыкантом с подпорченной репутацией, теряющим былую популярность.

Сенатор Клинтон серьезно смотрела мне в глаза, пока я пытался сказать что-то умное о состоянии американской политики. Похмелье было настолько сильным, что мне с трудом удавалось сосредоточиться.

– О, забыла сказать! – воскликнула она, когда я решительно и надолго замолчал. – Вы знаете Дэррила из Run-D.M.C.? Он тоже придет.

Я не стал рассказывать ей о том, как в 1989 году выступал диджеем в клубе «Mars» после концерта Run-D.M.C. и познакомился там с Дэррилом. Это потребовало бы слишком много усилий.

– Да, я давно его знаю.

Она тепло улыбнулась, пожала мне руку и направилась в зал на благотворительное мероприятие.

Сан-Ремо был красивым зданием, построенным в стиле ар-деко. Он располагался в нескольких кварталах к югу от огромного престижного дома Эль-Дорадо. Свой пятиэтажный пентхаус в его южной башне я недавно продал.

Я посмотрел вверх по улице на свой бывший «небесный замок». Что же пошло не так? Я планировал жить там вечно. Думал, что на закате жизни поведу своих будущих внуков в Музей естественной истории. В своих фантазиях я показывал им гигантского синего кита и рассказывал, как, увидев его в 1968 году, будучи трехлетним малышом, долго стоял, открыв рот от ужаса и благоговения. Мама пыталась увести меня, но я не мог оторвать взгляда от гигантского чудовища.

Каждый раз, когда мы встречались, Хиллари очень доброжелательно относилась ко мне, а я никогда не понимал почему.

Неделю назад я продал пентхаус разведенной женщине из Техаса. Вот она, вероятно, и будет водить внуков в музей смотреть на кита. Помимо продажи «небесного замка» я за последний месяц избавился и от другой своей недвижимости. Продал поместье на севере штата (площадью 60 акров) управляющему хедж-фондом. Фарид Закария[196] купил у меня недвижимость, которую я приобрел в Доминиканской республике. Дом в Беверли-Хиллз достался богатой семье из Лос-Анджелеса. А чайную я просто подарил Келли.

Несколько лет назад я покупал все это, чтобы обрести счастье. И что?

Однажды вечером в кафе Трайбека я разговаривал со своим старым другом Эшли. Когда-то мы вместе посещали группу изучения Библии в Коннектикуте. Речь зашла о моей недвижимости, и я стал жаловаться на то, что испытываю большие трудности, связанные с владением и управлением всем этим добром. И тогда он задал простой вопрос:

– Ты счастлив?

Мне захотелось солгать, как обычно, и сказать: «Конечно, да!» Но Эшли был откровенен со мной всегда, даже когда переживал болезненный развод. Поэтому я ответил честно:

– Нет, я не счастлив.

– Так почему бы тебе не избавиться от этих домов и квартир, если они не приносят тебе счастья?

Я хотел объяснить, что эта недвижимость нужна, чтобы доказать всему миру, что мне удалось оседлать жизнь. Что я больше не тот бедный ребенок из Коннектикута, который сгорал от стыда всякий раз, когда его мама покупала еду в супермаркете на продуктовые талоны. Но опровергнуть простую логику Эшли было невозможно. Я действительно не был счастлив. И зачем тогда что-то кому-то доказывать?