Я застыл. Я всего боялся. Я боялся своей темной комнаты и кошмарного сна. Мне было страшно и здесь – в этой темной комнате, в которой мама лежала, придавленная Пайком к постели.
– Моби! Иди обратно! – закричала мама.
Я заплакал и пошел назад. Пакка, рыжий полосатый кот, которого мы подобрали на улице год назад, уже лежал на моей кровати и ждал меня, мурлыкая. Пришла Рейсер, маленькая трехцветная кошка, сладко потянулась и легла рядом с Паккой.
Я закрыл дверь. Тепло от обогревателя в кухне перестало поступать в комнату. Мне предстояло проснуться утром, дрожа от холода. Зато Пакка и Рейсер свернулись клубочками рядом: когда дверь была закрыта, коты не могли уйти.
Нью-Йорк
(2000)
Я, наконец, разобрался в таксономии[69]
лимузинов.Еще в 1995 году я участвовал в турах рок-групп Red Hot Chili Peppers и Flaming Lips – играл у них на разогреве. Мы выступали на нескольких европейских площадках, достаточно больших для того, чтобы музыканты Chili Peppers могли проехать на лимузине прямо к сцене. Они так и делали. В то время это выглядело как абсурдный каприз зазнавшихся рок-звезд.
А теперь почти каждый вечер разнообразные лимузины привозили меня прямо за сцену, на которой мне предстояло играть. И это происходило в самых разных уголках мира. Длинные лимузины для выпускных балов на Среднем Западе, лимузины промышленных магнатов с затемненными окнами в Нью-Йорке, бронированные лимузины в Южной Америке, компактные «Мерседесы» в Германии и Восточной Европе… Я стал хорошо разбираться в этих автомобилях.
Элегантные «Мерседесы» мне нравились больше всего: в них я чувствовал себя агентом ЦРУ или президентом небольшого швейцарского банка.
Предполагалось, что тур в поддержку Play займет четыре недели, но уже шел восемнадцатый месяц моих выступлений. Я со своей группой совершал то, что Барри, один из трех моих менеджеров, называл «кругом почета»: мы ездили по городам, в которых годы тому назад были много раз. Но теперь играли не в маленьких клубах, как в прошлом, а на огромных стадионах.
Мне нравилось быть знаменитым, и я давал столько интервью – для печати, для телевидения, для радио, – сколько было в моих силах. Журналисты постоянно задавали вопросы, связанные с писателем Германом Мелвиллом, моим предком. Я столько времени уделил рассказам о его «Моби Дике», что чувствовал себя ученым, хотя на самом деле так и не дочитал до конца этот роман. Я говорил, что Мелвилл создал нечто аллегорическое, белый кит Моби Дик у него символизирует огромные и непостижимые силы Вселенной, а капитан Ахав – ничтожное человечество, которое ведет вечную борьбу с непобедимым началом и постепенно гибнет в ней. Ответ на вопросы о «Моби Дике» я неизменно заканчивал бойким замечанием: «Конечно, я бы предпочел, чтобы меня назвали в честь великих сил Природы, что, слава Богу, и случилось, а не нарекли бы Ахавой».
Я стал рок-звездой и обрел своего собственного Моби Дика. Но, в отличие от белого кита Германа Мелвилла, мой был мне другом. Он улыбался и весело катал меня на своей огромной спине. Он был похож на дружелюбного пони и никоим образом не олицетворял злую силу природы. Я решил, что такова моя карма: мне доступна Слава, она всегда со мной; моего Моби Дика не нужно преследовать, гарпунить и связывать узловатыми веревками.
Мы закончили европейский «круг почета» аншлаговым шоу на Уэмбли Арене в Лондоне, а затем полетели в Нью-Йорк, чтобы сыграть три концерта в Бальном зале Хаммерштейн. После финального концерта за кулисы пришли Джон Лайдон[70]
, Дэвид Боуи и Кайл Маклахлен[71]. В юности я был одержим музыкой Джона Лайдона и Дэвида Боуи, а Кайла Маклахлена полюбил, посмотрев сериал «Твин Пикс».Джон Лайдон с женой любезно поблагодарили меня за билеты. Маклахлен выразил свое восхищение представлением. А Дэвид Боуи спросил, когда мы сможем выпить кофе где-нибудь поблизости. Пить кофе и вести вежливую беседу с тремя моими кумирами – это было потрясающе, но я чувствовал себя неуютно. Тот подросток, который жадно слушал записи Джона Лайдона и Дэвида Боу и запоем читал их интервью в британских музыкальных журналах, а телесериал «Твин Пикс» переписал на видео и смотрел десять раз, все еще жил во мне. Он не давал мне общаться на равных со звездами. И все-таки прошло много времени, мой мир изменился, и мне удавалось делать вид, что смущение и стеснительность не терзают меня. А в конце того знаменательного вечера я вообще перестал чувствовать себя самозванцем.
Мне нравилось быть знаменитым, и я давал столько интервью – для печати, для телевидения, для радио, – сколько было в моих силах.