Диктор громко произнес имя Бон Джови, и расторопные охранники поспешно увели меня со сцены, посадили в гольф-кар и отвезли на вторую сцену. Там уже стояла моя группа. Мы должны были сыграть три песни, сразу после завершения основной части церемонии.
Мой роуди Кевин протянул мне гитару.
– Не замерз? – спросил он. Температура воздуха была намного ниже нуля.
– Нет, – ответил я.
В небе над стадионом с грохотом расцвели огни фейерверка. Прямо над нами появились два гигантских муляжа – головы динозавров, каждая размером со школьный автобус. Их огромные рты стали открываться и закрываться, и в динамиках раздались голоса Донни и Мэри Осмонд. Они озвучивали комический диалог рептилий.
Когда он явно стал подходить к концу, мы с ребятами вскинулись и взяли в руки инструменты. Динозавры сказали голосами Донни и Мэри:
– А вот и Моби!
Я слушал группу The Osmonds, песни Вилли Нельсона, Kiss и Earth, Wind & Fire, будучи еще подростком. Сейчас же выступал со ними в одном концерте. Мне казалось, что я попал в реалити-шоу, сценарий которого написали Пруст и Хантер С. Томпсон. Я играл «Bodyrock» и «Natural Blues», а с ярусов стадиона каскадом спускались несколько тысяч белых воздушных шаров. Когда прозвучала последняя нота, небо взорвалось ярким фейерверком. Динозавры Донни и Мэри провозгласили:
– Пусть этот салют будет в честь Моби!
А потом объявили выход Кристины Агилеры.
Спортивные соревнования, тем более международные, всегда заставляли меня грустить.
Я прошел за кулисы, спустился по длинному бетонному тоннелю и сразу же сел в микроавтобус, который должен был отвезти меня в отель. Расслабленно откинулся на спинку сиденья. Олимпиада, официальное мероприятие международного масштаба, телетрансляция на весь мир, огромная ответственность… Только теперь я понял, как сильно волновался. Следовало хорошенько отдохнуть и повеселиться.
Водитель высадил меня у отеля, и я отправился в лобби-бар в поисках развлечений.
Там было почти так же тихо, как в микроавтобусе. Из стереосистемы лился мягкий джаз, несколько туристов пили пиво. Я только что отыграл для миллиарда людей и теперь хотел провести вечер как настоящая рок-звезда. Я хотел пить и принимать наркотики, а потом оказаться в постели, полной голых спортсменок и женщин-телеведущих. Но, судя по атмосфере в баре, сегодня у меня ничего подобного получиться не могло.
Завтра мне нужно было встать в 5.30 утра и в 7.00 сесть в самолет, чтобы лететь в Лос-Анджелес. Поэтому я отказался от своих недостойных мечтаний и пошел в номер, где старательно и ответственно заснул.
Организаторы Олимпийских игр наняли для музыкантов, игравших на церемонии закрытия, два частных самолета: один направлялся в аэропорт Тетерборо в Нью-Джерси, а другой – в аэропорт Ван-Найс близ Лос-Анджелеса. Я собирался снимать в Лос-Анджелесе клип на песню «We Are All Made of Stars», поэтому полетел на Запад – вместе с Kiss, Вилли Нельсоном и Earth, Wind & Fire.
В полете я задремал и очнулся только тогда, когда мы заходили на посадку. Я моргал и все никак не мог прийти в себя. Теоретически лететь в одном самолете с культовыми музыкантами после того, как ты выступил с ними для пятой части населения планеты, было здорово. Но практически – нелегко. Длинные перелеты я переносил плохо.
После того как самолет совершил посадку, я достал из багажного отсека свой рюкзак и вместе с другими музыкантами вышел в проход. Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся – позади меня стоял Джин Симмонс. Я не был с ним знаком, но он смотрел на меня так, словно мы хорошо знали друг друга.
– Моби, – сказал он, глядя мне прямо в глаза, – вы сильный и привлекательный человек!
Я не знал, что ответить, но все-таки нашелся:
– Ха, мне так не кажется!..
Он улыбнулся, и мы вышли из самолета под безоблачное небо Лос-Анджелеса.
Честер, Коннектикут
(1976)
Я глотал камешки.
Шел четвертый день моего пребывания в летнем лагере. Я ненавидел его и хотел домой.
В первый день, после того как мама меня привезла сюда и уехала, я вежливо спросил у вожатых, можно ли мне уехать домой.
На второй день я сказал им, что мой дедушка умирает, потому что перенес несколько инсультов (и это было правдой). И что только мне понятна его искаженная параличом речь (а это уже было враньем). Я даже использовал сложный для меня термин «внутримозговое кровоизлияние», пытаясь впечатлить вожатых. Но ничего не вышло: меня не отпустили.
На третий день я попытался упасть с лестницы, но пролетел вниз всего на несколько ступенек и отделался небольшим синяком на плече. После этой неудачной попытки членовредительства я написал маме письмо, умоляя ее забрать меня домой. Перед тем как положить его в конверт, я побрызгал на текст водой, чтобы чернила расплылись и было похоже, будто из моих глаз ручьем лились слезы.