Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2

– Хочешь «особого К»? – спросила она. «Особый К» – это мощный транквилизатор, который в первые годы распространения рэйва стал клубным наркотиком. Я никогда его не пробовал и подозревал, что не стоило экспериментировать сейчас: через несколько часов нужно было сесть в самолет.

– Нет, спасибо, – отказался я.

Ягуар достала пакет, полный белого порошка, высыпала его на стол в номере и стала делить кучку на несколько дорожек.

– Я не буду, – напомнил я.

– Я знаю, – ответила она и спросила: – Ты духовный человек?

– А что, если так?

– Ты читал «Селестинские пророчества»?[111]

– Нет.

Я слышал о «Селестинских пророчествах», но, даже не открывая книгу, почему-то решил, что в ней идет речь о поверхностной духовности для глупцов.

– Слушай, я вчера увидела тебя в «Седьмом покрывале» и сразу поняла, что ты духовный, – сказала она и склонилась к столу, чтобы принять наркотик. – Тебе нужно прочитать «Селестинские пророчества». Это невероятная книга, в ней рассказано обо всем.

Ее телефон зажужжал, и она взяла его в руки.

– Я изучал Библию, – сказал я, – но стал приверженцем агностицизма.

Она проигнорировала мои слова, напряженно глядя на светящийся экран телефона. Затем встала с дивана, подошла к окну и что-то зашептала в микрофон. Тихий разговор занял десять секунд. Она села и снова приняла дозу.

– Это был Маркус Шенкенберг[112], – сказала она. Ее глаза блестели. – Он в «Ermitage». Мне нужно с ним встретиться.

Прежде чем встать, она оглядела мой номер, пытаясь, видимо, решить, стоит ли остаться здесь и заняться сексом с рок-звездой или лучше поехать в «Ermitage» и переспать с актером-моделью. Помимо гостиной, в которой Ягуар нюхала свой «особый К», в номере за две тысячи были камин, две спальни, столовая и патио с видом на пальмы и бассейн. Она пошла к двери, предпочтя модель Маркуса музыканту Моби.

Я хотел было рассердиться, но быстро передумал.

По дороге к двери она покачнулась на своих стриптизерских платформах и чуть не упала.

– Ты вот такой сядешь за руль? – осторожно спросил я.

– Что? Ха! Конечно! Я всегда вожу под кайфом!

Я хотел было посоветовать ей взять такси, но она уже ушла.

– Прочитай «Селестинские пророчества»! – крикнула она из коридора. – Эта книжка такая же духовная, как ты!

Нью-Йорк

(2002)

Я был одет так, словно собирался на антарктическую станцию Мак-Мердо, хотя мне нужно было пройти всего два квартала до дома Дэвида Боуи. В Нью-Йорке буйствовал жестокий ледяной ветер, и, чтобы выжить, я завернулся в длинный серый шарф, надел куртку, подбитую искусственным мехом, толстые перчатки Patagonia и черную балаклаву.

Неделей раньше Дэвид был у меня в квартире. Мы репетировали, собираясь вместе дать благотворительный концерт.

– У меня идея, – сказал тогда я, полностью отдавая себе отчет в том, что Дэвид Боуи, полубог, сидит у меня, убого самозванца, в гостиной, и мы говорим на равных, чего в принципе быть не должно. – Что, если мы сыграем «Heroes» на акустической гитаре?

Он улыбнулся и ответил:

– Давай попробуем.

Я выучил аккорды «Heroes» накануне вечером, когда репетировал в одиночку. Поэтому сразу негромко взял на гитаре открывающий аккорд D-мажор. Дэвид глотнул кофе и начал петь.

Сердце замирало от восторга: Дэвид Боуи исполнял самую прекрасную песню из когда-либо им написанных! Во время исполнения второго куплета его голос стал громче, богаче, и я не удержался: стал ему подпевать.

Полчаса спустя репетиция закончилась, мы выпили кофе, и Дэвид упомянул, что на следующей неделе обедает у себя в квартире с Лу Ридом и Лори Андерсон[113]. И добавил, улыбаясь, что будет рад, если я присоединюсь к ним.

– Мы с Иман[114] можем приготовить для тебя что-нибудь веганское, – добавил он.

Итак, я оделся по-зимнему и добрался до дома Дэвида. Вошел в лифт и, поднимаясь на восьмой этаж, начал избавляться от зимней экипировки. Оказавшись у дверей квартиры, замер. Я был здесь уже пятнадцать или двадцать раз, но всегда медлил, прежде чем постучать. Меня охватывало благоговейное чувство: пройдет несколько секунд, и я переступлю порог квартиры великого рок-музыканта – с ее длинными коридорами, гиперсовременной, но уютной кухней, библиотекой, отделанной темным деревом, и панорамными высокими окнами.

Сердце замирало от восторга: Дэвид Боуи исполнял самую прекрасную песню из когда-либо им написанных!

У меня в голове не укладывалось то, что каждый раз я приходил к Дэвиду как к другу. Как к равному. Дэвид Боуи был иконой британского рока – творец, новатор, интеллектуал. А я – лысым дегенератом, пластинка которого по случайности стала хитовой. Он был полубогом, а я больше всего походил на мистера Случайность.

Я постучал, дверь открылась, и передо мной предстал Дэвид Боуи в серых слаксах и черной футболке, пахнущий дорогим мылом.

– Ничего себе! – сказал он, имея в виду мою куртку, перчатки, шарф и балаклаву. – Ты собрался пешком в Канаду?

– Ненавижу мерзнуть, – ответил я, переступая порог.

– Давай я возьму вещи.