Всё может только любовь!

Наличие имплицитной памяти позволяет уверенно говорить о том, что вся наша жизнь пронизана скрытыми процессами познания. Так, например, разговорный  язык основан на запутанном множестве фонетических и грамматических правил, которые носители языка знают, но не могут объяснить; многие даже не узнают этих правил, изложенных на простом языке. Как отмечает Стивен Пинкер в книге «Язык как инстинкт», носители языка могут сразу определить, что слова thole, plast и flitch не английские, хотя могли бы быть таковыми, а vlas, ptak и nyip не могли бы возникнуть в английском языке. Большинство из нас понятия не имеет, откуда берутся эти, кажущиеся произвольными, различия, но гипотетическая фраза со словом nyip немедленно вызывает у нас уверенность в том, что это иностранное слово. Пинкер также пишет о том, что фраза «My brother can be died» будет резать слух носителям английского языка, несмотря на то, что аналогичные по грамматическому строению фразы «My ball can be bounced» и «My horse can be raced» вполне допустимы. Лишь немногие филологи смогут объяснить, почему это так. Имплицитные знания делают возможным автоматическое применение грамматических конструкций, но не их логическое объяснение. Дети учатся говорить без специальных инструкций; они впитывают лингвистические правила подобно тому, как губка впитывает воду. Любой язык сложен, но не хаотичен; лежащие в его основе закономерности доступны для понимания нервным системам, настроенным на вычленение повторяющихся структур в бескрайнем море опыта.

Сад памяти ребёнка

Две части, из которых состоит память ребёнка, созревают с разной скоростью. Структуры, генерирующие эксплицитную память, являются незрелыми при рождении, и требуются годы развития нервной системы, чтобы они начали полноценно функционировать. Имплицитной памяти такая «раскачка» не нужна – она начинает работать ещё до рождения ребёнка. В пожилом возрасте система эксплицитной памяти постепенно деградирует, в то время как имплицитная система сохраняет юношескую свежесть.

Эти независимые друг от друга пути развития, как несимметричные линии в пространстве, обуславливают различные траектории познания. Когда человек перешагивает тридцатилетний рубеж, он обнаруживает, что его способность воспроизводить в памяти отдельные элементы информации начинает ухудшаться. С течением лет он всё чаще затрудняется при необходимости вспомнить, как зовут его знакомых, где он оставил ключи от автомобиля, а порой и сам автомобиль. Однако его интуиция сохраняется и усиливается. Разделение памяти на две части подтверждает расхожую фразу: «один раз научившись, уже невозможно забыть, как ездить на велосипеде». Люди никогда не забывают навыки, которые основаны на ощущениях, а не на фактах. Поскольку  эксплицитная память не слишком хорошо работает как в конце, так и в начале жизни, люди не помнят событий, происходивших с ними до двух лет. Как утверждал Фрейд в письме своему коллеге Вильгельму Флису от 24 января 1897 г., ему удалось вызвать у пациента воспоминания о том, что с ним происходило в возрасте одиннадцати месяцев, благодаря чему тот смог «снова услышать слова, которыми обменивались двое взрослых в это время! Это напоминало воспроизведение с помощью фонографа». При всём уважении к гениальности Фрейда, это говорило бы о том, что его пациент был бóльшим вундеркиндом в области памяти, чем в Моцарт в музыке.

Если младенцы не запоминают событий своей жизни, то чему же они учатся? Поскольку моторные навыки маленьких детей минимальны, они не могут с лёгкостью продемонстрировать своё мастерство, но несколько остроумных экспериментов показали потрясающие способности младенцев к обучению. Отслеживая их физиологические реакции на новое, исследователи могут определить, какие события не вызывают ничего, кроме физиологического эквивалента зевка – и, таким образом, можно сделать вывод о том, что для разума ребёнка является новым, а что – известным.

Исследования при помощи этих методов подтверждают, что дети запоминают лицо и голос матери уже через тридцать шесть часов после рождения. Спустя несколько дней новорождённый начинает распознавать и отдавать предпочтение не только голосу матери, но и её родному языку, даже если на нём разговаривает чужой человек. Вы можете подумать, что это знание приобретается в ходе послеродового взаимодействия – действительно быстрое обучение. Однако тот факт, что новорождённый не узнает голос своего отца, указывает на то, что неонатальные предпочтения отражают то, чему ребёнок научился ещё до рождения. Быстрое развитие слуховой системы ещё в утробе, а также превосходная акустика в заполненной водой матке окружают плод звуковой симфонией. Девять месяцев купаясь в звуках голоса матери, мозг ребёнка начинает расшифровывать и запоминать – не только тон её голоса, но и используемые ей языковые конструкции. Родившись, малыш ориентируется на знакомые звуки голоса своей матери и её родной язык, и предпочитает их любым другим. Тем самым он демонстрирует зарождение привязанности и памяти.