Вскрывая душевные раны (СИ)

В эту минуту из операционной, наконец, вывезли саму пострадавшую. Цвет её лица почти сливался с цветом трубки в её горле, но дышала она более-менее ровно. Санитары остановились около нас, наверное, мы загораживали им проход. Воспользовавшись их заминкой, я, не сумев контролировать чувство облегчения, потянулся к её болезненно выглядящему лицу, и аккуратно, подсознательно боясь пробудить девушку (хотя я понимал, что она до сих пор под действием наркоза), убрал светлую прядь со взмокшего лба. Сейчас её волосы на ощупь были словно высохшая трава, их цвет потускнел и перестал отдавать золотом даже в свете ярких больничных ламп.

— Капитан Кучики?

— Что? — я оторвал взгляд от Нацу, не смев определить, чей голос позвал меня. Судя по улыбке Рецу, которая вмиг стала шире, это была она.

— С ней всё будет хорошо, Бьякуя.

Давно женщины не называли меня по имени. Вдруг мне болезненно захотелось услышать своё имя голосом этой необыкновенной девушки, но сейчас она даже дышать нормально не могла. Мир жесток.

— Давай, санитары перевезут её в палату. Она будет недалеко от твоей.

Я ничего не ответил. Лишь ещё немного подержал её волосы, поправил их и уже после отступил с дороги санитаров — капитан Кьёраку и крикливая дамочка Нанами уже освободили проход. Мой взгляд не отрывался от каталки с девушкой на ней, пока медработники не скрылись за дверью в конце коридора.

— Простите, я прослушал. Сколько ещё она будет в состоянии овоща?

Унохана хмыкнула. Вместо неё ответила Нанами:

— От пяти до двадцати дней. Всё будет зависеть от скорости восстановления её реацу. А сейчас, — её глаза угрожающе сверкнули из-за тонких линз очков — я даже почти вздрогнул, — марш в палату!

— Уже.

Прошла неделя. Рецу всё не выпускала меня из лазарета, и Абараи таскал мне работу в палату. Куросаки Ичиго со своими прихвостнями до сих пор находился в Сейрейтей в ожидании дня, когда Нацу очнётся, несмотря на то что их давно проинформировали о том, что она останется здесь.

Я приходил к ней каждый день с завидной стабильностью. Подолгу сидел около её кровати и смотрел, как она старается сохранить свою жизнь, хоть та и приносит ей лишь боль. С неё не сняли швов, аргументируя это тем, что на заживление нужен срок больше, чем семь дней, и теперь мне оставалось лишь слышать от Уноханы о её положительной динамике и о том, что она вот-вот придёт в себя. Я держал её за бледную тонкую ручку и вспоминал о днях, когда она дарила свою улыбку всем кому могла, и как легко становилось на сердце только от её вида. Искал в ней ту маленькую девочку, которая когда-то пленила мой разум и сердце, попутно произнося раз за разом: «Выздоравливай, моя леди». И пытался понять, что нам предстоит дальше.

Уже состоялся совет капитанов, на котором решалась судьба Рукии. Все проголосовали за то, что она не виновна в сложившейся ситуации, а первый закон синигами о запрете передачи сил человеку временно признали недействительным до того момента, как соберут новый Совет 46, где он будет официально изъят из «Свода законов и правил синигами».

Я заполнял отчёты в то время, как мимо моей палаты в коридоре промчался офицер четвёртого отряда. Синхронно с Ренджи мы подняли глаз на дверной проём, в котором уже никого не было и вернулись к своей работе, для которой Рецу распорядилась принести в мою клетку два стола.

Вновь мимо палаты пробежал тот парень, а потом ещё раз — в обратную сторону. Это начало меня напрягать, недалеко отсюда лежала Нацу, и больше я никого не мог вспомнить из обитателей крыла лазарета для высших офицеров. Я старался сдерживать себя и свои мысли, но мне не давала покоя эта навязчивая мысль. Спустя десять секунд я не выдержал и послал Абараи в палату к Нацу проверить, что случилось и с ней ли случилось. Он вернулся спустя четверть часа.

— Она пришла в себя, капитан.

 — Вот как… — моя рука вдруг перестала писать, застыв в воздухе над листом. Кажется, это второй раз в жизни, когда я действительно не имел и малейшего понятия о том, что мне следует сделать в следующую секунду. Как поступить? Что я должен? Волноваться о ней? Радоваться? Скорее бежать в её палату? Срочно оповестить её брата о её выздоровлении? Просто сидеть на месте? Что?

— Она спрашивала о Вашем здоровье, — продолжал Ренджи. — Я сказал, что Ваши раны зажили и что Вы в полном порядке.

— Хорошо.

Весь оставшийся день я провёл как в тумане и только новость о том, что из-за излишней резкости и резвости у Нацу вскрылась сшитая рана под сердцем, заставила меня оживиться. Унохана быстро занялась переоперированием и управилась в этот раз за час — швы разошлись только на коже, лёгкие не пострадали. Взвинченный всем на свете (в первую очередь — своими мыслями), я дожидался Рецу в своей палате, и как только она появилась, без разговоров пошёл, да практически побежал на скорости сюмпо в палату Нацу.

И вновь она лежала такая хрупкая и бледная, словно фарфоровая статуэтка. От тяжёлого дыхания сотрясалась грудь, но она по крайней мере могла дышать своими лёгкими без помощи трубок.