Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история

Профсоюзы, юристы и врачи продавили такие законы, что работник мог лечить любые заболевания, в том числе и не связанные со своей работой, и получать полную компенсацию платы за медицинские услуги. Это привело к системе неограниченного бесплатного здравоохранения, при котором за любое заболевание платил частный сектор. Для демократов эта лазейка открывала путь к заветной цели. Джон Бертон как-то так прямо и признался мне: «Компенсация больничных листов — это наш вариант всеобщего здравоохранения». Другими словами, закон был написан так, чтобы его нарушать.

Я стал экспертом в этом вопросе благодаря тому, что Уоррен Баффет занимался страхованием, и он говорил мне, как закон о компенсациях разоряет Калифорнию, еще задолго до того, как я решил принять участие в выборах. Мои союзники в деловом сообществе подготовили предложение, которое, в случае принятия его на референдуме, должно было положить конец всему этому. Это предложение было гораздо жестче законопроекта, который я параллельно проводил через законодательное собрание, — оно больше отнимало у рабочих. Но именно в этом и заключался стратегический замысел. Если наемные работники, адвокаты и врачи испугаются предложения, они, возможно, согласятся на более щадящий законопроект.

Я вовсю спекулировал этим предложением. Как только переговоры с законодателями заходили в тупик, я уезжал из Сакраменто и отправлялся по штату собирать подписи в поддержку референдума.

Этот план принес свои результаты. Демократы и профсоюзы, перепугавшись, согласились пойти на уступки, которые должны были позволить работодателям сэкономить большие деньги на страховых премиях. Однако демократы были страшно недовольны идеей референдума, поэтому они всячески затягивали переговоры, предлагая все новые поправки каждый раз, когда я показывал им новый мешок с подписями. Соглашения мы достигли только тогда, когда количество подписей в поддержку референдума достигло миллиона — что было уже достаточно для его проведения. Мой рычаг сработал. Благодаря нашим реформам страховые премии в течение следующих нескольких лет сократились на 55 процентов, и за первые четыре года в бизнес Калифорнии вернулось 70 миллиардов долларов.

И все же сам бюджет по-прежнему оставался разбитым. Однако когда я направил предложение на 103 миллиарда долларов на следующий финансовый год, который начинался 1 июля 2004 года, законодатели потратили целый месяц на бесплодные споры, и бюджет так и не был принят к назначенному сроку. Наступило 1 июля, прошла неделя, затем еще одна. Я обещал избирателям, что именно этого никогда не будет, — и внезапно вспомнил, что все мои предшественники в один голос предостерегали меня в день моей инаугурации, что большую часть лета мне придется потеть в Сакраменто. Убедившись в том, что рискую оказаться в той же ситуации, я воспользовался своим высоким рейтингом и обратился напрямую к народу. Выступая перед несколькими сотнями посетителей торгового центра в Южной Калифорнии, я заявил, что наши законодатели являются частью политической системы, которая «устарела, потеряла форму, недоступна и определенно не поддается контролю. У них не хватает духу выйти к вам и признаться: „Я не хочу представлять ваши интересы. Я хочу представлять интересы профсоюзов и адвокатов“».

Я не жалею о том, что высказал все это. Однако следующей фразой я уже перегнул: «Я называю таких людей „мужиками в юбках“. Они должны сесть за стол и принять бюджет».

Разумеется, выражение «мужики в юбках» сорвалось у меня с языка случайно. Это была та самая гневная импровизация, которой всегда опасалась моя команда. Моя шутка вызвала громкий смех. Толпа поняла, что я ссылался на комедийную передачу «Субботний вечер в прямом эфире», действующими лицами которой были Ганс и Франц[39]. Я также призвал избирателей стать в день выборов «терминаторами» и вышвырнуть вон законодателей, выступающих против моего бюджета.

Мои язвительные остроты вызвали бурю возмущения во всех средствах массовой информации. Меня обвиняли в том, что я женоненавистник, враг гомосексуалистов, несдержанный на язык и просто грубиян. Самая суровая критика прозвучала со стороны спикера ассамблеи Нуньеса, сказавшего: «Подобные заявления не должны срываться с уст губернатора». Он добавил, что его тринадцатилетняя дочь, которая встречалась со мной и которой я понравился, пришла в ужас, услышав подобные высказывания.

В каком-то смысле Нуньес был прав. Избиратели выбрали Арнольда, и одержать победу, в частности, мне помогли киношный жаргон и дерзкие высказывания. Но теперь, попав в Сакраменто, я уже представлял народ и не мог оставаться просто Арнольдом. Я должен был работать вместе с законодателями, согласно конституции являвшимися частью системы, и унижать их было нельзя.