Встречь солнцу. Век XVI—XVII

— Вот это хорошо! — обрадовался Иван. — Раз целую сотню казаков он с собой привёл, значит, собирается новые земли искать. Отправлюсь к нему потолковать про северную землю, попытаюсь склонить, чтоб на юг подался. Не со своим отрядом, так хоть с ним пойду!

— Боюсь, не очень-то ты запросишься в его команду, — с сомнением покачал головой Пётр. — Не тот он теперь человек. Занёсся — не подступись. Казаки, с которыми он из Якутска шёл, уж кровавыми слезами от него наплакались.

— Да что ты городишь, Пётр! Атласов не какой-нибудь спесивый дворянин, свой брат — казак.

— Был свой да весь вышел. Как что не по нему, сразу плеть в ход пускает. Должно, тюрьма так озлобила его. Не только своих казаков, с которыми пришёл на Камчатку, но и всех здешних служилых успел восстановить против себя. Привёз он казакам камчатских острогов жалованье за много лет да не отдаёт. И так, говорит, живете на Камчатке богато. Не то, что жалованье отдать, грозится амбары у здешних казаков поглядеть, много ль де соболей, какие полагается сдать в государеву казну, здешние казаки утаили, — при последних словах Пётр заметно скис и задумался.

Ивану было понятно, о чём он думает. При сдаче упромышленных или полученных в чащину от камчадалов соболей государева казна выплачивала казакам денег в два-три раза меньше, чем торговые люди, которым казаки и старались сбыть пушнину. У многих камчатских служилых скопилось порядочно пушнины, которую они не спешили сдать приказчикам, надеясь вывезти её гем или иным способом в Якутск, где немало было торговых людей, шнырявших в поисках как раз такой утаённой пушнины. В случае удачи можно было сразу разбогатеть, на что, как было известно Ивану, и рассчитывал Пётр.

Дальнейший разговор братьев тёк вяло. Пётр то и дело поглядывал на дверь, словно ожидая кого-то. Оказалось, он ждёт появления Мартиана, у которого успел побывать ещё утром с просьбой, чтоб тот пришёл окрестить Марию с ребёнком, обвенчать Петра с Марией и заодно прочесть молитву по погибшему Михаилу.

— Чёрт! — не выдержал наконец Пётр. — И где этот долгополый запропастился? Поди, уж и на ногах не стоит — все стараются зазвать его в первый же день. Крестин да свадеб в Верхнекамчатском на месяц хватит. Сунул я ему целых два рубля и обещался угостить хорошенько. Да, видно, продешевил я. Другие больше дали, вот он у тех и справляет обряды в первую голову.

Однако Пётр ругал архимандрита зря. Мартиан вскоре явился. Был он уже изрядно пьян, мрачен и взволнован. На лбу его вздулся синяк. Сердито кинув на стол кадило, он сразу потянулся к чарке. Поднимая чару, облил вином бороду и рясу на груди — у него дрожали руки.

— Что стряслось, отец? — спросил Пётр, увидев, что архимандрит в гневе.

— Гордыня обуяла человека! Дьяволу душа его отверзлась! — яростно заорал Мартиан, грохнув по столу кулаком. Брови его сошлись к переносью, обозначив складку гнева, стальные глаза налились тьмой. — Не голова он казакам, а волк, пёс смердящий.

Выяснилось, что Мартиан побывал у Атласова. Поздравил с благополучным прибытием на Камчатку, дал своё благословение. Голова угостил его чаркой вина, потом они разговорились даже как будто по душам и выпили ещё несколько чарок. Увидев, что Атласов с ним ласков, Мартиан попенял ему за то, что ведёт он себя с казаками не по-божески; Атласов посоветовал ему не совать нос не в свои дела, но Мартиан уже разошёлся и высказал в глаза всё, что о нём думает, велел покаяться и выплатить казакам жалованье. Расстались они, по словам Мартиана, более чем холодно. Выходя от Атласова, архимандрит споткнулся и набил себе на лбу шишку. По тому, как Мартиан покраснел, давая это объяснение, можно было догадаться, что шишку на лбу он набил себе не сам — должно быть, Атласов попросту велел вышибить разошедшегося священника в дверь.

Закусив гусиным крылышком, архимандрит раздул кадило и прочитал молитву с отпущением грехов убитому. Вслед за тем позвали Марию с ребёнком, и Мартиан приступил к обряду крещения. Зачерпнув корцом[110] воды из кадки и перекрестив корец, он побрызгал этой водой на лоб женщины и на тело младенца. Имена новокрещёных он записал в книгу, которую всегда носил при себе — в особом кожаном чехле на поясе.

Обряд венчания был также краток. Мартиану предстояло побывать сегодня ещё в нескольких домах. Выпив с Козыревскими последнюю чару сразу за всех — за поминовение усопшего, за новокрещёных и за новобрачных, — он тут же ушёл.

Петра такая поспешность нисколько не обидела. Пусть краток обряд, зато всё у него теперь справлено по закону, по христианскому обычаю.

Едва за Мартианом захлопнулась дверь, как в избу ввалились, пятеро казаков во главе с Анцыферовым — все попутчики Ивана по походу.

Нетрудно было заметить, что они успели уже изрядно угоститься хмелем. Однако, войдя в горницу, казаки повели себя смирно, памятуя о том, что в избе Козыревских горе.

— Отлежался? — спросил Анцыферов Ивана.

— Да вот, почитай, сутки проспал.