Но та пила чай, ела пирожок, а после встала, вздохнув, и пошла к двери. Уже взявшись за ручку, повернулась и, подаваясь к нему отчаянным лицом, раскрыла рот. Но только махнула рукой и вышла в завывание ветра.
Витька прожевал и проглотил. Все еще медленно просыпаясь, разозлился: подумаешь, тайны мадридского двора! И резко пошел к двери на новый стук, ожидая – вернулась, рассказывать о блядстве Наташином, и о местных босяках.
Но в бок ему толкнулась стриженая макушка и незнакомый мальчишка, больно топчась по босым Витькиным ногам, прикрикнул:
– Да подержи, не видишь, силов у меня не хватает!
– О! Чай! – мальчишка поддел носком сапога пятку другого, стащил, второй снял руками, пыхтя, и направился к столу.
– Ты еще кто?
– Вася я.
– Ну? А я думал, Эдуард. Ты чей вообще?
– Я пирожок возьму… Наташа велела сказать, щас придет, мы в степь ходили, она тебе сюрприз искала.
Витька сел напротив Васи, рассматривая круглое лицо с острым подбородком и обметанные ветром губы с трещинками в уголках.
– Нашла?
– Ага. Только теть Даша во дворе ее встретила, воспитывает под навесом.
– Понятно. А тебя что ж не воспитывает? Ты как здесь вообще появился?
– Меня что воспитывать? Я сам по себе. Утром пришел, рано. К Наташке. А она сразу, пойдем да пойдем в степ, для Вити поищем. Вот и ходили, как два верблюда, по холодище такой. …Чай хороший, горячий. Пирожки у ней всегда вкусные. Я вот этот съем еще, а эти – Наташке, хорошо?
И снова Витьке пришлось идти к дверям, чтоб помочь уже Наташе справиться с ними. Она смеялась, свежая, пахнущая морем и степью, удерживая рвущуюся от порывов ветра дверь, роняла с локтя стебли из охапки разноцветных сухих трав:
– Познакомились уже? А мы вот, смотри, ходили в Козью балку, я набрала тебе бессмертников и кермека. Достань вазу там, на шкафчике.
– Сюрпри-из! – Витька рассмеялся, радуясь тому, как она улыбается и волосы, спутанные ветром, закидывает за спину, дует на замерзшие руки.
– Это не все. Васька, достань в куртке.
– Бросай в чашки, сейчас чай степной будем пить.
…Поплыл над столом запах чабреца, окутывая комнату летучим туманом. В углу красным подсолнухом созревал рефлектор. Наташа не умолкала:
– Недалеко отсюда – балочка, в ней скалы. В расщелинах чабрец даже зимой! А летом инжир вызревает.
Запах покачивался, напоминая о жестяном звоне летних кузнечиков, и о том, как жаворонки дрожат серыми крыльями над маревом, будто запах травы их держит…
– Спасибо. – Он грел об чашку ладони, прихлебывал горьковатый отвар. И, глядя на них, усевшихся рядышком, удивился:
– А у вас, волосы, оказывается, одинаковые?
– У нас много чего одинаковое, да, Василь? И мать у нас одна. Отцы только разные, – и Наташа сунула брату еще один пирожок, провела рукой по каштановой макушке.
– Жаль, ветер, а то мы бы тебя, знаешь, куда отвели! О-о-о…
– Убьется ветер, – сказал Вася, – к закату.
– Точно? – Наташа прищурилась на него с напускной суровостью, – ты, метеоролог, не соврешь, так пойдем, а?
– Только смотреть. Обещаешь? – Вася мрачно глянул на веселую сестру.
– Обещаю, нянько, обещаю! Но Витя – фотограф, ему надо показать, понимаешь?
Витька пил чай и не вмешивался, пусть уж само идет. Василий ему понравился и доверия внушал больше, чем девушка.
– Только идти далеко. С полудня пойдем. Фотик свой сготовьте, вдруг дождь кончится, – распорядился мальчик и встал, вытирая ладошкой рот:
– Спасибо, в общем. Я на маяк. Наташ?
– Иди уже, я сейчас.
Когда Вася ушел, посидели молча. Наташа тихонько напевала, похоже вся уже в послеобеденной прогулке. На вопрос о том, куда, махнула рукой, мол, сюрприз, после. И вдруг поднялась и быстро ушла, прихватив пустой чайник.
… Потом Витька долго бездельничал, валяясь на покрывале, собирал мысли, вспоминая сон. Он был у самого входа. Уже у входа! Меняются ли эти сны от того, что с ним наяву происходит? И надо ли тогда наяву что-то менять, или делать? От незавершенности ночного ныло под ложечкой. Махнуть бы рукой на мысли о снах, плыть по течению дня, вслед за солнцем, прорезающим тучи…
Слушал ветер, а тот насмехался, гудя, царапал окно горстями песка, – с берега принес, не поленился. Васька сказал – убьется? Такой сильный, уверенный и вдруг – стихнет, уползет в расщелины выстуженных камней. Витька попытался представить, но голова кружилась, будто от порывов ветра полетело все рваными бумажками и сил нет ухватить, а пальцев – собрать. Зевнув, прикусил язык и повернулся на бок, просунув руку под подушку.