Читаем Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя полностью

– Наверное, это так странно, когда у тебя нет имени, и тебя зовут просто «желтый» или «синий». Как понять, кто есть кто? Как бы ты узнала, кто я? И как бы я могла позвать тебя, если бы потеряла?

Камили улыбнулась и ответила вопросом на вопрос:

– А почему ты меня потеряла бы?

– Ну, вдруг бы нас разлучили.

– Криштиана, ты думаешь, индейцы забыли желтого облачного человека?

– Нет!

– Ну вот, они ведь его не потеряли. И мы с тобой никогда не потеряем друг друга.

Камили была копией моей мамы в миниатюре, и иногда меня даже немного бесило, что она умнее меня. Хоть она и не была намного старше, но душа у нее была как у маленькой мудрой старушки – «древняя душа». Она вечно загадывала загадки, которые казались мне слишком мудреными, и я чувствовала себя полной дурой.

– Так мы с тобой – синий и желтый?

– Почему ты так решила?

– Потому что ты всегда рассказываешь истории, где есть два героя, и кажется, будто бы они о нас.

– Нет, эта история была не о нас. Если бы она была о нас, оба героя были бы желтыми.

С этими словами она улыбнулась и взяла меня за руку. В ту ночь мы спали, как всегда – на расстеленных картонных коробках, обнявшись.

Вспоминая о Камили теперь, я понимаю, что не зря люблю книги в жанре фэнтези. Когда я их читаю, мне кажется, будто бы она со мной, и я погружаюсь в волшебный мир, где все возможно. Кроме того, они заставляют задуматься о жизни в целом и о людях. Вот и сейчас на моей тумбочке в гостиничном номере лежит книга Патрика Ротфусса «Имя ветра». Когда я вспоминаю о том, что случилось с Камили, и о той пучине горя, в которую я погрузилась, будучи ребенком, его слова утешают меня. Он говорит, что все мы обладаем непревзойденной способностью переживать потери, и сделать это можно, пройдя четыре стадии. Первая – сон, дающий нам защиту и помогающий дистанцироваться от боли. Вторая – забвение, потому что некоторые раны слишком глубоки и не поддаются лечению. Третья – безумие: когда в реальности – только боль, и единственный выход – сбежать от нее. Четвертая – смерть. После смерти нам уже ничто не страшно.

Я в точности знаю, что представляют собой первые три стадии, о которых пишет Патрик Ротфусс. Через четвертую я не проходила, но иногда боль была такой сильной, что, казалось, смерть вот-вот наступит.

Теперь, глядя на этот бетонный город, где я провела часть своей жизни, испытала горе и боль, познала радость и дружбу, я утешаюсь мыслью о том, что когда рассказываю о времени, проведенном вместе с Камили, она не просто оживает во мне – но живет вечно. В отличие от стольких детей, пропавших бесследно, умерших или забытых, ее имя будет жить, и часть ее истории останется во мне и моем рассказе. Я знаю: она хотела бы, чтобы я открыла правду. А правда в том, что военная полиция – та самая, которая призвана защищать людей, – проводила зачистки кварталов от уличных детей. Сегодня подобное может показаться страшной сказкой, но, к несчастью, это было и происходит по сей день.

Долгое время я стыдилась того, что тогда мне не хватало храбрости выйти из-за угла, где я пряталась. Я жалела о том, что не подошла к Камили, не взяла ее за руку и не отправилась вместе с ней в наше последнее путешествие. Как это ни печально, то, о чем мы больше всего жалеем, преследует нас всю жизнь. Я знаю, что это нерационально. Смерть Камили была бессмысленной, и такой же бессмысленной стала бы и моя смерть. Но подругу и сестру нельзя бросать – а ведь именно это я и сделала. Вся абсурдность ситуации состоит в том, что я долгие годы стыдилась и винила себя в злодеянии, совершенном другим человеком. Теперь же я чувствую одновременно ярость и горечь оттого, что в возрасте шести-семи лет мне пришлось выбирать:

умереть вместе с подругой или жить с вечным чувством вины за то, что я этого не сделала.

Мы можем давать разную характеристику собственным поступкам и качествам, но это лишь слова, а о человеке судят по делам, а не по словам. Говорят, если любишь кого-то – отпусти, и если тебе повезет, он к тебе вернется. Я считаю, что это правило распространяется и на ненависть: отпустив свою ненависть, ты освободишься. Ненависть пожирает тебя. Я столько лет ненавидела тех, кто причинил зло моей подруге и мне. Они отняли жизнь Камили, а вместе с ней – часть меня. Но и этой ненависти они недостойны.


Дети делают слова крылатыми

Камили и по сей день очень много для меня значит. В детстве мы делили с ней приключения и страдания. То время и ее саму я всегда вспоминаю с радостью, смехом и теплотой. Она была умной маленькой девочкой, необыкновенной рассказчицей, и дарила всем, кто ее знал, душевное тепло и счастье. Поэтому, вместо того чтобы помнить только страх и ужас, я храню и вот такое воспоминание о Камили.

Однажды Камили посмотрела на меня, подняла с земли камушек и бросила в меня.

– Чего ты опять такая кислая? – спросила она с вызовом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Замок из стекла. Книги о сильных людях и удивительных судьбах

Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…
Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Жаркой июльской ночью мать разбудила Эдриенн шестью простыми словами: «Бен Саутер только что поцеловал меня!»Дочь мгновенно стала сообщницей своей матери: помогала ей обманывать мужа, лгала, чтобы у нее была возможность тайно встречаться с любовником. Этот роман имел катастрофические последствия для всех вовлеченных в него людей…«Дикая игра» – это блестящие мемуары о том, как близкие люди могут разбить наше сердце просто потому, что имеют к нему доступ, о лжи, в которую мы погружаемся с головой, чтобы оправдать своих любимых и себя. Это история медленной и мучительной потери матери, напоминание о том, что у каждого ребенка должно быть детство, мы не обязаны повторять ошибки наших родителей и имеем все для того, чтобы построить счастливую жизнь по собственному сценарию.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эдриенн Бродер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное