Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Отбежав на приличное расстояние, я села и стала есть. Но это оказался напрасный перевод продукта, потому что как только я проглотила последний кусок, меня вырвало. Я смотрела на свою окровавленную руку, и меня все рвало и рвало… Осознание того, что я натворила, охватило меня целиком, и я помню, как подумала: «Прости меня, Камили! Прости меня, господи!»

Позже, услышав, как другие дети в районе рассказывали о мальчике, которого нашли мертвым, я поняла, что наделала. Я ничего никому не сказала, даже своей маме. Если бы Камили была жива, может быть, я поговорила бы с ней. Я слышала, как дети обсуждали между собой случившееся, строили предположения, а я ходила рядом и знала ответ. Тогда я решила, что никому ничего не расскажу, никогда даже словом не обмолвлюсь – кто захочет общаться с убийцей?

Я никогда не понимала насилия. Хотя, на самом деле, я не понимала плохих людей – а насилие вполне объяснимо. Для меня насилие оправданно, когда речь идет о самообороне или когда нужно защитить того, кому угрожает опасность.

Насилие – это последнее средство, но если бы моя жизнь или чья-либо еще была в опасности, я бы воспользовалась этим средством.

Исходя из моего опыта, сложно сделать другой вывод. Я никогда не забуду разговор, состоявшийся уже в старшей школе, в Швеции. Учитель попросил нас высказать свое мнение о смертной казни. Мы смотрели документальный фильм о человеке в камере смертников в США, который ждал смертельной инъекции. Мне не очень хотелось говорить на эту тему. Кто-то из моих одноклассников высказывался за смертную казнь, другие – против, и лишь немногие сказали, что однозначного ответа не существует. Вопрос был в том, нормально ли отнимать человеческую жизнь при определенных обстоятельствах.

В детстве я видела достаточно и знала: есть люди, которым не место среди других людей. Если те, кто способен на сущее зло. Можно много говорить о том, заслуживают ли они смертной казни, но правда в том, что мир не делится на черное и белое. Я помню, как смотрела на своих одноклассников и думала: «Если бы только они знали, каково живется уличному ребенку – вот эти люди, которые точно уверены, как поступили бы, – если бы только они знали. Если бы они знали, каково жить с кровью на твоих руках, ответили бы они так же легко? Откуда им знать, что когда отнимаешь чью-то жизнь, твоя собственная раскалывается пополам, и сделанного не воротишь?»

Нелегко сказать самой себе: «Я тебя прощаю». И мне нелегко сказать вслух: «Я отняла чью-то жизнь». Единственный, кто мог бы меня простить, – это тот мальчик, а его больше нет. Как и я, он хотел жить. Как мне с этим смириться? Как простить саму себя? Я не знаю! Я стараюсь стать лучше, но я всего лишь человек. Меня утешает лишь мысль, что я не хотела причинить ему боль. Я напоминаю себе, что была лишь ребенком, и обстоятельства, в которых я жила, сыграли немалую роль в моих поступках. Сейчас я смотрю на себя в зеркало, позволяя увидеть то, что спрятано глубоко внутри, и мне все равно нравится то, что я вижу. Я прошла сквозь тьму и все равно полюбила себя, потому что во мне есть и немало хорошего. Если бы тот мальчик мог видеть меня и знать, что я чувствую и думаю, надеюсь, что он смог бы меня простить.

Мне понадобилось больше двадцати лет, чтобы решиться рассказать о том, что случилось. Когда я в первый раз заговорила об этом, то почувствовала огромное облегчение, но в то же время испытала и сильнейшее разочарование. Я читала в книгах и слышала от людей о том, что когда в чем-то признаешься, то чувствуешь освобождение – но я его не почувствовала. Однако же я смирилась с произошедшим. Я простила себя на рациональном уровне, но не на эмоциональном. Тот мальчик преследовал меня всю мою жизнь, и я не позволяла себе забыть: и ради него, и ради себя самой, напоминая о том, на что способен человек в определенных обстоятельствах. Не знаю, как он жил, была ли у него семья и кто-то, кто скучал бы по нему. Я чувствую, что обязана помнить его, быть самой себе свидетелем. Окажись мы в других обстоятельствах – и он, и я, – самой серьезной бедой для нас в том возрасте мог стать развод родителей или не тот подарок на Рождество. Но наша реальность отличалась от той, в которой живут большинство детей. Мы были счастливы уже тем, что прожили еще один день.

Единственной причиной, по которой я смогла простить саму себя, было то, что я не желала ему смерти; я лишь хотела вернуть свою еду.

День рождения в Бразилии

2015 г.