Введение в самопознание

Этому рассуждению Элиаде нужно уделить особое внимание. Это важное место для европейской философии, пытающейся понять Восток. И Элиаде здесь особенно хорош тем, что он действительно поднялся здесь до понимания самой сути учений Йоги и Санкхьи, а с другой стороны, остался европейцем и непроизвольно передал свое понимание на языке европей-ской психологии. Выразилось это, в первую очередь, в использовании понятия личности.

Вглядимся в рассуждение Элиаде. Здесь, как и в предыдущих рассуждениях о страданиях, опять появляется обыгрывание религиозными школами Востока приемов обработки сознания приверженцев. «Это я полагаю, что Я страдает», – передает Элиаде исходное значение Санкхья-йоги. Я так не полагаю, отвечаю ему я, вглядываясь в себя. И не полагал, пока проповедники различных мистических учений меня в этом не убедили – не открыли мне эту тайну моего существа!

Иначе говоря, я

ничего не знает о Я или его страданиях, о них знают лишь учителя этих мистических школ. Это не значит, что свершись осознавание и «синтез психических переживаний», то есть личность не разрушится, и я не перейду в Я.

Иными словами, возможно, что восточные школы во всем правы. Но и то, что они ловят меня на крючок «тайны» и исключительности, льстят мне, намекают, что я теперь допущен к Учению, приобщен, и тому подобное, – это тоже бесспорно. Иными словами, если за каким-то учением есть хоть намек на религию, нам очень редко удается получить рассуждение в чистом виде. Оно все время украшено какими-то завлекалочками, которые должны «облегчить» мне попадание в самое-самое! Я же подозреваю, что это самое-самое – ловушка. И начинаю сомневаться в учении, начинаю подозревать его в противоестественности. Впрочем, возможно, что это лично моя болезнь…

Ладно, как бы там ни было, но если отбросить свойственную религиозной Йоге агитацию, то основой всего учения об освобождении Йога-санкхьи оказывается понимание осознавания как освобождения от любых ловушек

. На самом деле, это было заявлено еще в Упанишадах. К примеру, Каушитаки-упанишада (III, 1) утверждает, что грехи сами исчезают, когда обретается истинное знание.

«Санкхья-карика» – самый ранний трактат Санкхьи – прямо утверждает: “нет ничего более чувствительного, чем Пракрити; едва она скажет себе: “Я узнана”, то больше не показывается на глазах Пуруши” (СК, 61)» (цит. по: Элиаде, Йога… с. 94).

Это полностью соответствует русским народным верованиям, что, если тебя мучает ведьма, достаточно в толпе прилюдно показать на нее пальцем и крикнуть: «Ты ведьма!», как ее чары теряют силу, а сама ведьма сбегает и больше никогда не осмеливается на тебя напасть.

Все это означает, что в основе Йоги лежит очень древнее, еще из традиционной культуры берущее начало, знание о том, что истинным орудием очищения сознания является его собственная способность к осознаванию или самоосознаванию

.

Я не буду пока заниматься определением того, что же такое это осознавание сознания. Достаточно того, что это заявлено. Но зато я хочу отметить еще одну вещь, которая мне кажется важной. Если мы принимаем значение для Йоги способности к осознаванию, то можно понять и ее странную безрелигиозную религиозность.

Так вот, если осознавание ловушки, назовем ее личностной, ведет к уничтожению ловушки или уничтожению ее силы, то необходимость в чем-либо лежащем за пределами твоей личности как сверхцель просто отпадает. В этом заключается величие Йоги. Достаточно просто не хотеть быть в ловушках и искренне очищаться от всего, что ты таковым считаешь.

Именно таким образом бог Йоги Ишвара становится не нужен йогам. По сути, в этом выражается высшая вера, вера-знание: если ты искренне и истинно очищаешься, то итог может быть только один – ты достигаешь божественности, ты достигаешь Ишвары или как ты там именуешь Бога… И это настолько верно, что даже нет смысла ни в какой церкви и ни в каком служении. Ты даже можешь отрицать Бога… только очищай свое сознание.

Глава 3. Йога Бхагавадгиты

Ведийский период завершается рождением древнеиндийской философии в виде Упанишад. Но это было творчество избранных и для избранных. У народа была своя культура, в том числе и культура самопознания.

Почти одновременно с Упанишадами рождаются Эпос и Пураны. Это дело народных сказителей, подобных европейским бардам, греческим аэдам, русским скоморохам и сказочникам. «В их традиции на протяжении веков изустно складывались две великие эпические поэмы: “Махабхарата” и “Рамаяна”. Уже в Ведах встречаются имена некоторых героев этих поэм и родственные сюжеты. Но истоки эпоса еще глубже: прослеживается связь с эпическим творчеством древних иранцев, в некоторых мотивах обнаруживаются и индоевропейские корни» (Бонгард-Левин, Древнеиндийская цивилизация, с. 125).