Вы точно доктор? Истории о сложных пациентах, современной медицине и силе юмора

— Поздоровайся с моим маленьким другом, — прорычал я, как можно убедительнее воспроизводя акцент Аль Пачино, размахивая своей надежной черной сумкой, как мечом возмездия, и отбрасывая удивленную собаку в угол скотного двора.

— Отныне зверь не причинит тебе вреда, — провозгласил я миру.

Не знаю, как насчет пациента, но я после этого визита почувствовал себя намного лучше.

Ночные размышления

BMJ, 4 февраля 1995 г.

Когда солнце садится и все порядочные люди ложатся спать после честного трудового дня, ужасные существа пробуждаются и выходят на поиски мягкой плоти и горячей крови. Это истинные люди ночи, вампиры, зомби, воры, казнокрады, грабители, шлюхи и, конечно же, врачи.

Мы, врачи общей практики, одинокие существа. Поблизости от нас не обитают коллеги, которые могли бы нам помочь, мы трудимся вдали от утешительной груди больницы общего профиля, и в одиночку мы должны противостоять тьме.

Даже при самом ярком солнечном свете мы предвидим грядущие тени, и когда ночь обволакивает землю, как кроваво-темное вино, на нас опускается самое тяжелое бремя — страх, воспоминания и одиночество. Мы должны идти или умирать, потому что кто, если не мы?

Зима — время истины. Земля сбрасывает с себя притворство прерафаэлитской пышности, освобожденная наконец от сковывающей листвы, подобно Давиду, спасенному Микеланджело из мраморной гробницы. Крылатки ясеня висят, трепеща на ветру, на призрачных деревьях, которые даже Спинозе было бы трудно полюбить. Вершины холмов свободны и голы — достаточно для того, чтобы заставить Мусоргского насвистывать мелодию, под которую природа раздевается и бегает голышом по всей стране. Танец продолжается, но без иллюзорного декора. Это время, когда мы проникаем взглядом в основу вещей, и медицина — одна из них.

Флобер (или Бальзак, в любом случае какой-то француз) сказал, что ни один мужчина не живет по-настоящему, пока не выйдет из борделя ранним утром, желая кинуться в реку. Сейчас, конечно, я не могу это комментировать. У врача общей практики в деревне (обычно) нет возможности испить чашу чувственности до самого горького и порочного осадка или с головой погрузиться в городские мясорубки, но у нас есть своя собственная суровая правда.

Никто не станет настоящим врачом, пока его не вызовут в предрассветные часы морозной зимней ночью: снег, снег повсюду, и вас встречают в конце узкой проселочной дороги, светя вам керосиновой лампой.

Керосиновая лампа напоминает реквизит театра. Ее цель скорее подчеркнуть суровость погоды и темноту ночи. Обязательно, чтобы дорога была непроходима для моторизованного транспортного средства, но тогда до дома «всего лишь рукой подать» (по крайней мере, не более трех километров). Вы осознаете, что оставили резиновые сапоги дома, с тоской оглядываетесь на теплую машину и на какое-то дикое мгновение подумываете о том, чтобы прыгнуть на водительское сиденье и резво свалить.

Ваше самое сокровенное желание — вернуться в утешительные объятия постели. Она мягкая, чистая, так и манит, там никто не умирает, в ней нет ни крови, ни рвоты. Но вы этого не делаете, потому что вы врач и должны выполнять свою работу. И потому что это настоящая медицина — одна из причин нашего существования.

И кто знает, какое испытание ждет нас в конце дороги? Унылые роды в канаве или какой-то скучный наркоман, при передозировке опорожняющийся в канализацию. Никто не заслуживает быть настолько больным, одиноким и уязвимым и находиться так далеко, чтобы рядом не было врача, протягивающего ему руку, дабы вылечить или утешить. И в чем бы ни заключалась проблема, мы — те самые ребята, которые могут с ней справиться.

«Какое отношение ночь имеет ко сну?» — вопрошал Джон Мильтон[177], и мы, врачи, знаем, о чем он говорил. Просто зовите меня доктор Акула.

За правое дело

BMJ, 7 октября 1995 г.

Хорошие новости: наша профессия по-прежнему почитаема и уважаема, о нас не так легко вытирать ноги, а нашими желаниями нельзя легкомысленно пренебрегать.

На днях я отправился по вызову на домашнюю ссору. Приманкой для меня стала вероятная травма головы. По телефону говорили гортанно и почти бессвязно, в манере, не допускающей переговоров: «Вам лучше приехать быстро, доктор, ему очень плохо». На заднем плане слышались крики, звон бьющейся посуды и веселый хруст стекла о череп — на расстоянии все это казалось дивной музыкой.

В этом районе по-прежнему знать не знают о полиции, поэтому на подобных спонтанных собраниях обязательно присутствуют другие авторитетные лица: либо мы, либо церковь, либо и те и другие, хотя по контракту там обязаны находиться только врачи.

Когда я приехал, подавляя странное желание сказать: «Ну-ну, и что же здесь происходит?», то понял, что на самом деле бойцов было несколько. Однако схватка прекратилась, и участники уважительно расступились передо мной, как Красное море перед Моисеем. Повсюду в воздухе витали кожа и волосы, пот и кровь, слезы и пиво.