Да и советская авиация вовсе не была выведена из строя. За первые три месяца войны ВВС совершили 250 тыс. самолето-вылетов, атакуя наступающие танковые и моторизованные колонны противника и даже совершая бомбардировки его глубокого тыла. Тем не менее во всех без исключения популярных изданиях, посвященных началу войны, неизменно приводится чудовищная цифра – 800 советских самолетов были уничтожены на земле, не успев подняться в воздух. При детальном рассмотрении обнаруживается (но эти подробности в популярную литературу уже не попадают), что в абсолютном большинстве случаев противник получил достойный отпор (22 авиадивизии из 25 попавших под первый удар весьма успешно отразили налеты немецкой авиации на свои аэродромы), а потери техники были минимальными. «При малейшем организованном отпоре немцы атаку прекращают и уходят… в бой с нашими истребителями вступать избегают; при встрече организованного отпора уходят даже при количественном превосходстве на их стороне… на советские аэродромы, где базируются истребительные части, ведущие активные действия и давшие хотя бы раз отпор немецко-фашистской авиации, противник массовые налеты прекращал…» – докладывал Ставке 10 июля 1941 г. командующий авиацией Западного фронта. Две трети потерь «на земле» приходятся на три авиадивизии Западного фронта, у которых таким образом было уничтожено «654 самолета, что составило 80 % от первоначального числа самолетов в этих дивизиях». Ключевые слова в предшествующей цитате – «организованный отпор». При углублении в источники обнаруживается, что самолеты трех авиасоединений были просто брошены сбежавшими «сталинскими соколами». На второй день войны командиры этих дивизий с частью летчиков были обнаружены самовольно «перебазировавшимися» в районы Брянска и Орши, за 500–800 км от линии фронта. Очевидно, что такое «перебазирование» означало бегство.
То же самое творилось и на земле. Немцы практически не заметили существования только что отстроенного по последнему слову военной науки Брестского укрепрайона, лежащего прямо на пути танковой группы Гейнца Гудериана. Сражались некоторые доты – все они были капитально вооружены не только спаренными пулеметами, но и орудиями. Например, 3-я рота 17-го пулеметного батальона удерживала четыре дота Брестского УРа на берегу Буга у местечка Семятыче до 30 июня. Но подвиг этот был стратегически бесплодным – укрепрайон как целое уже не существовал, поскольку «командир Брестского укрепрайона генерал-майор Пузырев с частью подразделений… в первый же день отошел на Бельск (40 км от границы), а затем далее на восток».
Советские военные историки в монографии «1941 год – уроки и выводы» определяют картину отступления Северо-Западного фронта как типичную: «…последствия первых ударов противника оказались для войск Северо-Западного фронта катастрофическими. Войска армий прикрытия начали беспорядочный отход… Потеряв управление, командование фронта не смогло принять решительных мер по восстановлению положения и предотвращению отхода…» Потеря управления вовсе не была вызвана отсутствием средств связи. Связь технически была обеспечена отлично: помимо множества телефонных аппаратов и кабелей, три радиостанции имелись в каждом стрелковом полку при штабе и по пять радиостанций было в каждом батальоне.
И несмотря на эту выдающуюся техническую оснащенность, Красная армия в беспорядке отступала. Задача, поставленная перед вермахтом по плану «Барбаросса» – «основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев», – была выполнена уже к середине июля 1941 г.
Приходится заключить, что разгром Красной армии летом – осенью 1941 г. имел не военно-стратегические или технологические, а «организационно-психологические» причины или, попросту говоря, был вызван неготовностью к войне Красной армии и советского общества. Той армии и того общества, которые были созданы в 1930–1940-е сталинским террором.