Однако в начале 1948 г. колебания завершились. Сталин окончательно выбрал жесткую политическую линию, предполагавшую прежние формы и методы управления, рассчитанные на экстремальные условия. Причин такого поворота было много. Но основными следует считать две. Во-первых, болезнь Андрея Жданова, который в конце 1947 г. отошел от дел, в результате чего верх над блоком «реформаторов» (Жданов, Кузнецов, Вознесенский) взяла группировка «устрожителей», возглавляемая Маленковым и Берией. Во-вторых, осложнение международного положения. Не всех восточноевропейских политиков устраивало давление советского руководства, настаивавшего на буквальном копировании советского опыта «социалистического строительства». Лидеры Чехословакии, Польши и Югославии, по крайней мере, хотели уклониться от коллективизации сельского хозяйства, указывая на своеобразие своих стран, их высокое экономическое развитие, превосходящее советские стартовые позиции 1917 г. Югославский лидер Иосип Тито оказался упорнее других и решился в феврале 1948-го на прямой разрыв с СССР. Сталин в условиях холодной войны не мог допустить дальнейшего ослабления «социалистического лагеря» и взял подобающий жесткий курс, внутренняя политика не могла ему не соответствовать.
Период сравнительно мягкой «профилактики» в отношении инакомыслящих под лозунгом «борьбы с низкопоклонством» сменился новой волной жестких репрессий, которым до 1953 г. подверглось около 600 тыс. человек. Общий идеологический «знаменатель» для удара по всем, кто хотя бы гипотетически мог способствовать аккумулированию народного военного опыта и выработке программы действий, нашелся не сразу. Крупные репрессивные удары поначалу наносились или вовсе без публичного обоснования, или под уникальными для каждого случая предлогами. Первыми под каток попали остатки старых оппозиционных идеологов. 26 октября 1948 г. была издана совместная директива Министерства государственной безопасности и Прокуратуры СССР, предписывающая повторно арестовывать отбывших сроки заключения троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, белоэмигрантов и националистов, даже при отсутствии новых данных об их «враждебной» деятельности. Дела «повторников» рассматривались Особым совещанием при МГБ, которое отправляло их в ссылку на поселение.
Второй крупнейший репрессивный удар был нанесен по «реформаторской» группировке внутри ВКП(б). В ходе «ленинградского дела» (1949–1952) Военной коллегией Верховного суда СССР и Особым совещанием при Министерстве госбезопасности были осуждены и приговорены к расстрелу или длительному тюремному заключению свыше 200 партийных и советских работников Ленинграда – сотрудники А. А. Жданова времен его работы в Ленинграде, в том числе председатель Совета министров РСФСР М. И. Родионов и председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский (заместитель председателя Ленгорисполкома в 1935–1938). Им инкриминировалось намерение создать «националистическую» российскую коммунистическую партию, отделив ее от ВКП(б), и перенести столицу РСФСР в Ленинград. Заодно была произведена атака на ленинградскую интеллигенцию, хранительницу подлинной и чрезвычайно неудобной для коммунистической власти памяти о блокаде (в частности, был ликвидирован народный Музей блокады Ленинграда, якобы недостаточно выпукло представивший в своей экспозиции ведущую роль партии). В связи с «ленинградским делом» были репрессированы и сотни коммунистов в Москве, Горьком, Мурманске, Рязани, Симферополе, Севастополе, Новгороде, Пскове, Таллине и других городах.
Аналогичные разгромы последовали в 1950–1952 гг. в Эстонии и Грузии («мингрельское дело»). На этот раз в вину местным руководителям было поставлено то, что они «не ведут должной борьбы с буржуазным национализмом», проявляют «политическую неразборчивость» при выдвижении кадров, «допускают развитие антирусских настроений».
«Националисты» были, разумеется, естественным «врагом» режима, явно приобретавшим черты имперскости, но непригодным для фабрикации «заговора» в масштабах всей страны. Всеобъемлющее обозначение такого удобного врага вскоре было изобретено, и репрессивная кампания пошла под знаменем борьбы с «безродными космополитами», под которыми в первую очередь подразумевались евреи. Выбор жертвы отлично соответствовал задачам кампании. Евреи были расселены по всей стране, их было немало в научной и культурной элите, многие из них занимали ответственные государственные посты. Кроме того, у советских евреев со времен войны была своя общественная организация – Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), которому была предназначена зловещая роль «националистического центра», хотя занимался Комитет исключительно формированием позитивного образа СССР за рубежом.