А эта реальность, конечно, не настолько однозначна. Некоторые государства явно более равны, чем другие. Более богатые, сильные и развитые государства, особенно Америка, естественно, находятся в лучшем положении, позволяющем им занимать главенствующее место в этой игре. В ВТО, Всемирном банке или МВФ голос США слышен громче всех[56]
. Так что глобальная гегемония и экономическая глобализация превосходно дополняют друг друга: США выступают за открытую глобальную систему, но они же обычно и определяют правила, решая, насколько хотят быть зависимыми от этой системы.Преимущества для Америки многочисленны. Сам по себе масштаб американской экономики, где США как потребитель опережают все другие страны, дает американским представителям на торговых переговорах мощные рычаги. При этом американская экономика – самая конкурентоспособная и самая инновационная в мире (в 2002 г. она снова занимала первое место по индексу роста конкурентоспособности и по индексу макроэкономической конкурентоспособности, которые ежегодно определяются Всемирным экономическим форумом). Соединенные Штаты тратят больше на научно-исследовательские разработки и занимают значительно больший сегмент глобального рынка высоких технологий, чем любое другое государство. Американские мультинациональные корпорации непосредственно контролируют несколько триллионов долларов иностранных активов, и при этом американская экономика – значительно более сильная и более диверсифицированная, чем любая другая, – локомотив глобальной экономики. Неудивительно, что Соединенные Штаты могут официально заявлять, что не собираются менять свои законы, понижать торговые барьеры или компенсировать другим странам убытки в соответствии с правилами ВТО[57]
. Исходя из внутриполитических соображений, США последовательно сохраняли высокие протекционистские барьеры для сельскохозяйственной продукции и устанавливали жесткие квоты на импорт стали и текстиля из более бедных стран, отчаянно добивавшихся выхода на американский рынок. Развивающиеся страны продолжают просить Америку снизить торговые барьеры, но им недостает силы, чтобы быть услышанными.О равных возможностях реально можно говорить только применительно к Соединенным Штатам и Европейскому союзу. Когда есть согласие обеих сторон, они могут диктовать всему миру свои условия финансовой деятельности и торговли. В противном случае это становится подлинным поединком тяжеловесов. Например, в один из таких моментов ЕС выдвинул обвинение, что коды Службы внутренних доходов США обеспечивают американским бизнесменам неоправданные преимущества. Сначала США просто проигнорировали этот протест, но когда ЕС пригрозил ввести ответные меры и отменить преимущества, что означало для американцев потерю почти 4 млрд долларов, Соединенные Штаты немедленно потребовали арбитража ВТО. Соперничая с ЕС, Соединенные Штаты могут использовать свои отношения с торговыми партнерами в Азии в качестве рычага давления с целью вынудить европейцев пойти навстречу интересам США.
Так что «ровная» игровая площадка перекашивается всякий раз, когда это затрагивает интересы США. Вдобавок Америка, в отличие от ее экономического партнера – ЕС, имеет огромную военную мощь, а сочетание военной и экономической мощи генерирует непревзойденное политическое влияние. Это влияние можно использовать для продвижения американских интересов при сочетании приверженности экономической глобализации (потому что это выгодно экономически) и последовательного отстаивания американского государственного суверенитета (когда это выгодно политически). Могущество позволяет Америке – права она или нет – преодолевать это очевидное противоречие.
Понятно, что эта своекорыстная доктрина применяется избирательно и эта непоследовательность распространяется на связанную с ней проблему многосторонности. Администрация Клинтона, несмотря на приверженность концепции глобализации как ключевой доктрине США, решила по политическим причинам отказаться от выполнения Киотского протокола, подписанного ею в 1998 году. В итоге ей не удалось достичь соглашения по сдерживанию глобального потепления, и она также подписала политически противоречивый договор о Международном уголовном суде, но с оговорками, требующими поправок Сената. Впоследствии, при администрации Буша, эти колебания превратились в прямое несогласие. Это подало миру четкий сигнал: когда международные соглашения приходят в противоречие с интересами американской гегемонии и могут ущемить американский суверенитет, про приверженность США глобализации и многосторонности можно забыть.