Читаем Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века полностью

Таким образом, однако, в повести инсценируются не только дарвиновские колебания между протоевгеникой и гуманизмом, составляющие главную движущую силу сюжета и достигающие высшей точки в сцене поединка, но и более глубокое противоречие, заключенное в аргументации ученого. «Нравственное чувство» (moral sense), возникшее из первобытного социального инстинкта «участия» (sympathy), обосновывает как необходимость гуманного отношения к «слабым», так и половую мораль цивилизованного человека. Но если кто-либо нарушает эту викторианскую половую мораль, преступая тем самым эволюционные границы нравственного чувства, то возникает вопрос, достоин ли такой человек «участия» и поддержки, которые, по Дарвину, должны оказываться «слабым» на основании

человеческой моральной способности. Фон Корен убежден в том, что Лаевский и Надежда Федоровна такого сочувствия недостойны: не столько ввиду противоречия между их образом жизни и механизмами естественного отбора, сколько по причине их непринадлежности к эволюционному порядку, вытекающей из нарушения любовниками закономерностей полового отбора и делающей их обоих «живыми свидетельствами» научной необоснованности дарвиновского «нравственного закона». Таким образом, фон Корен, как человек логически мыслящий, делает «правильные» выводы из непоследовательности, заключенной в аргументации Дарвина.

Закон боя

Хотя фон Корен, судящий о Лаевском и Надежде Федоровне с позиций евгеники, стремится преодолеть неоднозначный характер дарвиновских аргументов, структуро– и смыслообразующая функция этой амбивалентности не ослабевает, обретая еще более важное значение, чем мы видели до сих пор. Чеховские отсылки к аргументации Дарвина со свойственными ей апориями, не ограничиваясь характеристиками персонажей, которые даются ими самими или другими действующими лицами, превращаются в важный генератор всего художественного мира.

В основе смятения, вносимого дарвинизмом в художественный мир повести и возникающего в результате простора для конфликта, лежит еще одна особенность дарвиновской аргументации, развернутой в «Происхождении человека». Чтобы наглядно представить главный тезис о происхождении людей от «менее высоко организованной формы» (less highly organised form

)[1312], Дарвин для каждого исследуемого аспекта нередко рассматривает несколько ступеней эволюции одновременно, один за другим нанизывая примеры из социальной и половой жизни животных, «первобытных», «диких» и «цивилизованных» людей. Это контрастное сопоставление разных фаз эволюции, призванное продемонстрировать непрерывность и вместе с тем развитие, превращает «Происхождение человека» в восхитительный theatrum naturae
с почти бесчисленными действующими лицами и микроисториями.

В «Дуэли» Чехов словно бы воплощает указанный аргументационный принцип, не только заставляя персонажей размышлять о дарвинистских концептах и поступать в соответствии с ними, но и делая героев (невольными) объектами «насквозь дарвинизированного» мира, в котором разные эволюционные фазы не всегда поддаются четкому разграничению, а жизнь и ее движущие силы предстают неупорядоченным, таинственным целым. В этом отношении красноречива ярко выраженная дарвинистская животная метафорика, неоднократно используемая применительно к Лаевскому и фон Корену. Так, Самойленко замечает, что они смотрят друг на друга «как волки»[1313], тем самым (бессознательно) намекая на образ животного, в «Происхождении видов» воплощающего агональный аспект борьбы за существование[1314]. Когда Лаевский и фон Корен стоят друг против друга на поединке, наблюдающему за ними из укрытия дьякону приходят на ум «кроты»[1315]

, о чьей жестокости фон Корен несколькими днями ранее рассказывал так:

Интересно, когда два крота встречаются под землей, то они оба, точно сговорившись, начинают рыть площадку; эта площадка нужна им для того, чтобы удобнее было сражаться. Сделав ее, они вступают в жестокий бой и дерутся до тех пор, пока не падает слабейший[1316].

В «Происхождении человека» Дарвин приводит схватку кротов в качестве примера действия «закона боя» (law of battle) за обладание самкой, управляющего половым отбором у животных[1317]. Этот закон ученый считает фундаментальным и для развития человека как вида:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное
Страшные немецкие сказки
Страшные немецкие сказки

Сказка, несомненно, самый загадочный литературный жанр. Тайну ее происхождения пытались раскрыть мифологи и фольклористы, философы и лингвисты, этнографы и психоаналитики. Практически каждый из них был убежден в том, что «сказка — ложь», каждый следовал заранее выработанной концепции и вольно или невольно взирал свысока на тех, кто рассказывает сказки, и особенно на тех, кто в них верит.В предлагаемой читателю книге уделено внимание самым ужасным персонажам и самым кровавым сценам сказочного мира. За основу взяты страшные сказки братьев Гримм — те самые, из-за которых «родители не хотели давать в руки детям» их сборник, — а также отдельные средневековые легенды и несколько сказок Гауфа и Гофмана. Герои книги — красноглазая ведьма, зубастая госпожа Холле, старушонка с прутиком, убийца девушек, Румпельштильцхен, Песочный человек, пестрый флейтист, лесные духи, ночные демоны, черная принцесса и др. Отрешившись от постулата о ложности сказки, автор стремится понять, жили ли когда-нибудь на земле названные существа, а если нет — кто именно стоял за их образами.

Александр Владимирович Волков

Литературоведение / Народные сказки / Научпоп / Образование и наука / Народные