«Рай земной», который из‐за этого и других подобных пассажей никак нельзя назвать приятным чтением, составляет важный этап в развитии русских нарративов о вырождении по той причине, что в этом тексте соединились несколько повествовательных линий, восходящих к концу XIX века и описанных в настоящем исследовании. Евгеническое (кошмарное) видение Мережковского выступает своего рода шоковой терапией, «исцеляющей» общую нервозность XIX столетия, которая рассматривалась как причина и вместе с тем как проявление дегенерации или ее симптом (гл. IV). Так, свойственное XIX веку представление о любви Эзрар называет «болезненным, истеричным, соответствовавшим общей болезненности ‹…› нервного века»[1381]
. Рассказчик тоже признает, что его современники живут в постоянном нервном напряжении, и говорит, словно цитируя Р. фон Крафт-Эбинга или П. И. Ковалевского (гл. IV.1): «Наша шумная, суетливая и хлопотливая жизнь, где все от мала до велика надрывались и переутомлялись, толкаясь и давя друг друга, представляется мне теперь чем-то уродливым и безобразным»[1382]. Усиливающиеся процессы усложнения и специализации жизни, а также погоня за прогрессом приводят, как видно из ретроспективного рассказа Эзрара, к полному вырождению человека как вида. В ответ тайный союз «лучших представителей человечества» выдвигает своеобразную программу «перезапуска», основанную на пасторальном принципе упрощения жизни.Воинствующий антимодернизм Мережковского радикализирует аналогичные тенденции, присутствующие в российском дискурсе культурного пессимизма конца XIX века (гл. IV.1). Представители этого дискурса неоднократно ставили России диагноз коллективного вырождения, а также утверждали, предвосхищая появление евгеники, необходимость корректировки антиселективных явлений (гл. VII.1). Расово-гигиенические и антисемитские составляющие евгенической программы Мережковского соответствуют похожим тенденциям, которые обозначились в национально-консервативном крыле российской психиатрии, представленном прежде всего именами И. А. Сикорского, В. Ф. Чижа и П. И. Ковалевского: недаром двое последних принадлежат к числу героев этой книги (гл. IV.1, IV.2, VI.1, VI.2, VIII.1). На рубеже XIX–XX веков все эти авторы отстаивали и пропагандировали указанные тенденции в многочисленных сочинениях, часть которых носит научно-популярный характер[1383]
.Предложенное Мережковским «решение» проблемы вырождения, однако, выходит далеко за рамки евгенических представлений конца XIX столетия. Решение это заключается в тотальном биополитическом подходе к «раю земному», предполагающем строгий контроль и регуляцию размножения; Эзрар подчеркивает, что в этом «залог счастья и благополучия рода человеческого»[1384]
. Так, люди-дети носят «привешенную к руке золотую пластинку» с записанными на ней наследственными характеристиками. Это позволяет тщательно отбирать «производителей» в строгом соответствии с законами наследственности, которые к XXVII веку уже полностью изучены[1385]. В этом отношении футурологическая утопия Мережковского отчасти предвосхищает последующее развитие науки, которое в 1920‐х годах приведет к возникновению советской евгеники[1386]. Почву же для подобных тенденций подготовила российская психиатрия конца царской эпохи (Т. И. Юдин и др.), в 1900–1910‐х годах по-своему переосмыслявшая теорию вырождения[1387].Подобно роману о вырождении рубежа 1870–1880‐х годов, «антиутопическая утопия» Мережковского тоже являет собой пример художественного изложения биомедицинских концепций, которые лишь спустя несколько лет станут предметом научных дисциплин, в данном случае евгеники. Впрочем, положительное отношение Мережковского к селекции человека не получает развития в позднейших фантазиях на тему евгеники, созданных в 1920‐х годах и проникнутых скорее пародийно-сатирическим духом, о чем свидетельствуют такие тексты, как «Собачье сердце» М. А. Булгакова (1925)[1388]
, «Человек-амфибия» (1928) А. Р. Беляева[1389], а также «Хочу ребенка» (1926) С. М. Третьякова[1390]. «Рай земной» можно скорее отнести к контексту тех проникнутых бредом величия биополитических утопий, которые пропагандировались в России начала XX века в целях создания «нового человечества»[1391].