Читаем Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века полностью

«Рай земной», который из‐за этого и других подобных пассажей никак нельзя назвать приятным чтением, составляет важный этап в развитии русских нарративов о вырождении по той причине, что в этом тексте соединились несколько повествовательных линий, восходящих к концу XIX века и описанных в настоящем исследовании. Евгеническое (кошмарное) видение Мережковского выступает своего рода шоковой терапией, «исцеляющей» общую нервозность XIX столетия, которая рассматривалась как причина и вместе с тем как проявление дегенерации или ее симптом (гл. IV). Так, свойственное XIX веку представление о любви Эзрар называет «болезненным, истеричным, соответствовавшим общей болезненности ‹…› нервного века»[1381]. Рассказчик тоже признает, что его современники живут в постоянном нервном напряжении, и говорит, словно цитируя Р. фон Крафт-Эбинга или П. И. Ковалевского (гл. IV.1): «Наша шумная, суетливая и хлопотливая жизнь, где все от мала до велика надрывались и переутомлялись, толкаясь и давя друг друга, представляется мне теперь чем-то уродливым и безобразным»[1382]. Усиливающиеся процессы усложнения и специализации жизни, а также погоня за прогрессом приводят, как видно из ретроспективного рассказа Эзрара, к полному вырождению человека как вида. В ответ тайный союз «лучших представителей человечества» выдвигает своеобразную программу «перезапуска», основанную на пасторальном принципе упрощения жизни.

Воинствующий антимодернизм Мережковского радикализирует аналогичные тенденции, присутствующие в российском дискурсе культурного пессимизма конца XIX века (гл. IV.1). Представители этого дискурса неоднократно ставили России диагноз коллективного вырождения, а также утверждали, предвосхищая появление евгеники, необходимость корректировки антиселективных явлений (гл. VII.1). Расово-гигиенические и антисемитские составляющие евгенической программы Мережковского соответствуют похожим тенденциям, которые обозначились в национально-консервативном крыле российской психиатрии, представленном прежде всего именами И. А. Сикорского, В. Ф. Чижа и П. И. Ковалевского: недаром двое последних принадлежат к числу героев этой книги (гл. IV.1, IV.2, VI.1, VI.2, VIII.1). На рубеже XIX–XX веков все эти авторы отстаивали и пропагандировали указанные тенденции в многочисленных сочинениях, часть которых носит научно-популярный характер[1383].

Предложенное Мережковским «решение» проблемы вырождения, однако, выходит далеко за рамки евгенических представлений конца XIX столетия. Решение это заключается в тотальном биополитическом подходе к «раю земному», предполагающем строгий контроль и регуляцию размножения; Эзрар подчеркивает, что в этом «залог счастья и благополучия рода человеческого»[1384]. Так, люди-дети носят «привешенную к руке золотую пластинку» с записанными на ней наследственными характеристиками. Это позволяет тщательно отбирать «производителей» в строгом соответствии с законами наследственности, которые к XXVII веку уже полностью изучены[1385]

. В этом отношении футурологическая утопия Мережковского отчасти предвосхищает последующее развитие науки, которое в 1920‐х годах приведет к возникновению советской евгеники[1386]. Почву же для подобных тенденций подготовила российская психиатрия конца царской эпохи (Т. И. Юдин и др.), в 1900–1910‐х годах по-своему переосмыслявшая теорию вырождения[1387].

Подобно роману о вырождении рубежа 1870–1880‐х годов, «антиутопическая утопия» Мережковского тоже являет собой пример художественного изложения биомедицинских концепций, которые лишь спустя несколько лет станут предметом научных дисциплин, в данном случае евгеники. Впрочем, положительное отношение Мережковского к селекции человека не получает развития в позднейших фантазиях на тему евгеники, созданных в 1920‐х годах и проникнутых скорее пародийно-сатирическим духом, о чем свидетельствуют такие тексты, как «Собачье сердце» М. А. Булгакова (1925)[1388], «Человек-амфибия» (1928) А. Р. Беляева[1389], а также «Хочу ребенка» (1926) С. М. Третьякова[1390]

. «Рай земной» можно скорее отнести к контексту тех проникнутых бредом величия биополитических утопий, которые пропагандировались в России начала XX века в целях создания «нового человечества»[1391].

Нарратив о вырождении в 1900–1910‐х годах. Перспективы

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное
Страшные немецкие сказки
Страшные немецкие сказки

Сказка, несомненно, самый загадочный литературный жанр. Тайну ее происхождения пытались раскрыть мифологи и фольклористы, философы и лингвисты, этнографы и психоаналитики. Практически каждый из них был убежден в том, что «сказка — ложь», каждый следовал заранее выработанной концепции и вольно или невольно взирал свысока на тех, кто рассказывает сказки, и особенно на тех, кто в них верит.В предлагаемой читателю книге уделено внимание самым ужасным персонажам и самым кровавым сценам сказочного мира. За основу взяты страшные сказки братьев Гримм — те самые, из-за которых «родители не хотели давать в руки детям» их сборник, — а также отдельные средневековые легенды и несколько сказок Гауфа и Гофмана. Герои книги — красноглазая ведьма, зубастая госпожа Холле, старушонка с прутиком, убийца девушек, Румпельштильцхен, Песочный человек, пестрый флейтист, лесные духи, ночные демоны, черная принцесса и др. Отрешившись от постулата о ложности сказки, автор стремится понять, жили ли когда-нибудь на земле названные существа, а если нет — кто именно стоял за их образами.

Александр Владимирович Волков

Литературоведение / Народные сказки / Научпоп / Образование и наука / Народные