Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века

«Утопия» Мережковского, задачу которой сам он видит в «установлении патернализма» как единственно верной альтернативы индивидуализму и социализму[1374], представляет собой проект своеобразного «педофилического рая», проникнутый вульгарным эротизмом. «Рай земной» – это литературное изображение мира как сплошного публичного дома для педофилов, недвусмысленно отражающее извращенные сексуальные наклонности автора

[1375]. Вот лишь небольшая выдержка:

И я опять обвел глазами толпу этих красивых созданий, стоявших вокруг нас и со вниманием следивших за нашим спором, и действительно, ничто не могло так мягко, так успокоительно подействовать на мои взволнованные чувства, как это чудное зрелище. Некоторые из них подходили ко мне, брали меня за руку, гладили ее, как бы желая меня этим успокоить: одна прелестная молодая девушка с большими наивными, как у детей, черными глазами и крошечным пунцовым ротиком подошла ко мне и, положивши мне руки на плечи, наклонилась к самому моему лицу, взглянула на меня с улыбкой и – поцеловала прямо в губы! И как все это делалось просто, мило, с совершенно детской доверчивостью, без того стеснения, той холодной сдержанности, которые ставили такие тяжелые преграды в отношениях между нашими людьми[1376]

.

Этим ненормальным «мужским фантазиям» сопутствуют жестокие картины победившей идеологии расовой гигиены. При создании нового человечества пришлось «азиатов ‹…› истребить всех без исключения. Ни монгольская, ни негритянская расы не должны были войти в состав нового, обновленного человечества, ибо ни душевные, ни физические качества их не были для того пригодны; к поголовному истреблению предназначена была также и семитическая раса, а также такие народности, как Армяне, Персияне, Сирийцы и т. п., издревле уже насквозь прогнившие, алчный, хитрый эгоистичный характер которых, закаленный тысячелетней наследственностью, не мог бы быть изменен никаким искусственным подбором»[1377]. Эзрар ставит это своей касте в заслугу: «‹…› население сильно поредело, и не будь нас, человечество, по крайне мере арийская раса несомненно бы погибла»

[1378]. Драматическим апогеем апокалиптического изображения гибели прежних людей, во многом напоминающего «Последнее самоубийство» (1844) Владимира Одоевского и сочинения Томаса Мальтуса[1379]

, становится еврейское «нашествие»:

Выползли тогда, как клопы из своих щелей, прежние ростовщики и развратители рода человеческого – жиды, и ко всеобщему удивлению нагруженные мешками золота, которое они на всякий случай своевременно припрятали, если не для себя, то для своих потомков[1380].