Вышивальщица

А теперь пропала сама Арина. Колька с удивлением понял, что не успокоится, пока она не вернётся. От этих мыслей всё валилось из рук. В магазине он разбил ящик водки: уронил нечаянно, а в ящике двенадцать бутылок. И ладно бы «Хортица» или «Мороша», так нет, «Царская Оригинальная» из люксового спирта, на каждой бутылке репродукции старинных гравюр и виды Санкт-Петербурга. За эти репродукции Колька выложил одиннадцать тысяч. Ещё он насмерть разругался с Иркой.

◊ ◊ ◊

С Верой творилось что-то странное, она то замыкалась в себе и ни на что не реагировала, то вдруг чётко и ясно говорила Арине, что нужно делать. Арина испуганно кивала: «Я всё сделаю, бабушка, ты не беспокойся».

Вечеслова увезли в морг, там надо было платить за каждый день, Арина сняла со сберкнижки деньги, собранные за два года, и занялась похоронами. Для перевозки тела в Осташков (Вера хотела, чтобы муж лежал рядом с её родителями, на Старом кладбище) требовалось разрешение от санитарной службы, справка о проведении бальзамирования, а также документ, подтверждающий осмотр гроба и отсутствие в нём посторонних предметов. Ещё нужен транспорт. И за всё это надо было платить.

На то, чтобы предаваться горю, не оставалось времени, как и на сожаления о том, что учёба на отделении народных художественных промыслов в Свято-Тихоновском Гуманитарном университете отодвигается на неопределённое время.

На похоронах Арина не плакала. Наверное, выплакала все слёзы. В груди ощущалась гулкая пустота – как в доме, из которого вынесли мебель, сняли картины со стен, шторы с окон, и лишь забытые часы громко тикали в опустевшей комнате. Или это тикает её, Аринино, сердце? В голове сами собой сложились строчки: «Пока не кончится заряд, часы идут, спешат, стучат. Пока не кончится заряд. Однажды встанут. Замолчат». Губы тронула горькая усмешка. Однажды кончится заряд… или закончится ремиссия. И никого не будет рядом, ни дедушки, ни бабушки.

Вера Илларионовна, равнодушно наблюдавшая, как рабочие засыпают могилу, больно стиснула Аринин локоть, прошипела в лицо:

– Смеёшься? Весело тебе? Это из-за тебя Ваня умер. Два инфаркта получил из-за тебя: первый – когда опекунство оформлял, другой – когда про биполярку твою узнал. Сколько нервов он с тобой вымотал, с опекой воевал, до инфаркта довоевался. К директрисе ругаться ходил, с рюкзаком с твоим… Её довёл и себя заодно, за сердце весь вечер хватался. С Валентишей твоей разбирался, чтобы отметок не занижала, чтоб ты школу нормально окончила. Ты думала, ему на тебя наплевать? А он переживал. Любил. Дачу на тебя отписал, твоя она теперь. Радуйся.

Слова обжигали как кипяток.

– Ба… ты правда думаешь, что мне весело? Что я радуюсь? Давай к нотариусу поедем прямо сейчас, дом на тебя переоформим. Он твой и дедушкин.

– Молчи. Ваня так хотел, значит, так тому и быть. Мне тот дом не нужен, без Вани. А ты живи, учись, ты ж в институт хотела поступать… Теперь деньги есть. А дом продай. С таким соседством беды не оберёшься.

Бабушка говорила обычным голосом, беспокоилась за Арину – не хотела, чтобы она жила в страшном доме, где притаилась жалящая смерть.

– Не бросай меня, ба! – попросила Арина. – И я тебя не брошу, никогда-никогда!

Внутри прорвалась и рухнула плотина. Вцепившись сведёнными пальцами в бабушкину кофту, Арина выкрикивала слова прощения, слова пощады, слова обещания, не замечая никого вокруг.

Вера отстранила её от себя, посмотрела непонимающе и вдруг сказала: «Нам с Ваней домой пора. И ты езжай. Или останешься, пообедаешь с нами? Куда поедешь потемну? Переночуешь, а утром Ваня тебя отвезёт».

◊ ◊ ◊

В больнице, куда поместили Веру, Арине сказали, что лечение не даёт результата, и предложили неврологический частный пансионат «Золотая вода»: «Недаром говорят, что время лечит. Поживёт в спокойной обстановке, может, отпустит. Да вы не плачьте, будет жить как в санатории: круглосуточный уход, питание разнообразное, в парке гулять можно… Заодно и сердечко подлечат вашей бабушке».

За отдельную палату с балконом и видом на озеро Арина заплатила половину отложенных на учёбу денег (другая половина ушла на похороны). Их хватило ровно на два месяца. А что потом?

Про зимний дом в Заселье она запретила себе вспоминать.

Врач сказал Арине, что с бабушкой нужно разговаривать, это должно помочь. Арина приходила, садилась у кровати, если бабушка лежала, или вывозила её на кресле-каталке в парк, если была хорошая погода. И рассказывала – про белого кота, про клюкву, которой она набрала полный бидон и сварила варенье. Про Аллу Михайловну и её сына, который два раза сидел в тюрьме, а глаза у него добрые, и лицо хорошее. Вера равнодушно слушала и так же равнодушно смотрела. Не обнимала и не спрашивала, как у неё дела. Не радовалась мятным пряникам, с которыми любила пить чай. Она словно ушла из этого мира, достигла надёжной гавани – по ту сторону минувшего дня, где нет ни горя, ни любви.

Её, Арины, тоже больше нет.