Вышивальщица

Садился на скамейку и смотрел, как в Аринином окне за плотно сомкнутыми шторами светился золотым огоньком торшер. Или настольная лампа? Почему он всё о ней время думает? Даже когда с Иркой в постели кувыркается, думает, как было бы с Ариной… Чем она его взяла – худющая, невзрачная, одетая как зря. Два года живёт с ними бок о бок, а он ничего о ней не знает. Только то, что она работает уборщицей, а каждое воскресенье выходит из дома в штормовке и резиновых сапогах, в руках бидон или корзина. Не боится одна, без провожатого по лесам-болотам ходить. И вечерами одна сидит, свет не выключает. Что она делает вечером? Ведь не скажет…

А тут взяла и пропала. И думай теперь, где она.

Аринин начальник ничего толком не знал:

– Отпуск взяла за свой счёт, сказала, по семейным обстоятельствам. Дед у неё то ли болеет, то ли помер, она толком не сказала. Может, и врёт, про деда-то. Была б зима, ни за что бы не отпустил, а летом – нехай гуляет, дело молодое, а жильцы потерпят. Через неделю обещала вернуться, а уж месяц её нет. Ни стыда ни совести у девки…»

– А где она? Куда уехала? Дома её нет.

– Тебе зачем знать? Ты ей кто, чтоб допрос мне устраивать? В Осташков она уехала, к родителям. Адрес не знаю. Ты в церковь сходи, к священнику, он из Осташкова родом, может, подскажет чего.

Что может знать священник? Осташков не Гринино, там народу миллион… Колька побрился, причесался, надел новую рубашку, выгладил брюки и попёрся в церковь. А куда ещё идти?

– Что делать, когда человек пропал? Какие молитвы?

– Молитва для живых одна: за здравие. А коли пропал кто, так не в церковь надо идти, а в полицию.

– Не, в полицию не надо, – неожиданный визитёр отца Дмитрия смутился и, помолчав, сказал такое, от чего отец Дмитрий враз забыл, что собирался домой.

– Это соседка моя. Уехала в Осташков и пропала, уже месяц как. Арина Зяблова. А я Николай Браварский, я в соседней квартире живу.

– Арина? Верина внучка?

– Вы её знаете? А адрес? Адрес её знаете? Если не знаете, тогда давайте молитву. Сколько с меня? А можно двойную, чтобы уж наверняка?

– Двойным бывает кофе, – проявил неожиданные познания священник. – А молитва не помешает. Вечесловы мои бывшие соседи, Аринины опекуны.

Отец Дмитрий по роду своей профессии умел видеть в людях то сокровенное, что живёт в душе, прячась от взглядов и слов, неподвластное даже своему хозяину. Наблюдая, как его визави теребит верхнюю пуговицу на рубашке, боясь расстегнуть (вдруг в церкви этого делать нельзя? вдруг выгонят? и куда тогда идти?), суёт руки в карманы и тут же их вынимает, вскидывает глаза с молчаливой мольбой, хлопает себя по бёдрам от радости и мелет несусветную чушь («Так вы поможете? Поможете?! Я… я тогда в бога поверю, вот честное слово, поверю!») – отец Дмитрий знал, что этот Николай, с повадками грузчика и фамилией польского аристократа, не солгал ему ни единым словом. Арине с Верой нужна немедленная помощь. И помочь им может только он.

– Значит, так. Я сейчас переоденусь. Проводите меня на Первомайскую, я там живу. Я вам дам ключи от Вериной квартиры в Осташкове, и денег дам, отдадите Арине или Вере… Илларионовне.

– Денег не надо, у меня есть. Вы мне адрес напишите. И про молитву не забудьте… пожалуйста.

Отец Дмитрий ещё раз поздравил себя с тем, что не ошибся – в этом грузчике-аристократе, которого Вере Вечесловой послал не иначе как сам Бог.

Глава 28. Сопровождающий

Дверь он открыл «своими» ключами и с порога громко крикнул: «Арина, не пугайся, это Николай, твой сосед. Мне отец Дмитрий ключи дал, и деньги просил передать, вам, значит, с бабушкой».

Никто ему не ответил. Колька изругал себя за материно словечко «значит» и не разуваясь (пол густо покрывала пыль, похоже, хозяйки не было дома очень давно) протопал в комнату, оставляя за собой цепочку следов.

Арина лежала на диване с закрытыми глазами. Колька подумал, что она умерла. И заорал: «Ари-ии! На-а-а!!»

На диване слабо пошевелились, натянули на голову плед и лениво ответили:

– Чего орёшь? И так голова болит. Замолкни, тебя нет, я знаю.

Следующие десять минут Колька убеждал Арину, что он не фантом и не глюк, и в доказательство сунул ей в нос купленную по дороге чесночную колбасу. Арина поморщилась и открыла глаза.

– Фу-уу, убери, меня сейчас вырвет. Ты… Вы как сюда вошли? Я на три замка запирала. Или забыла запереть.

– Ты давай, определяйся, на «ты» или на «вы». Дверь ты заперла, еле открыл. Тебе привет от отца Дмитрия.

– А он кто? Священник, что ли? Про которого бабушка рассказывала?

– Слава тебе Господи, договорились, – выдохнул Колька.

– А вы кто? Тоже священник?

– Тебе священник нужен? Отпевать, что ли? Так вроде рано ещё. Сосед я, Аллы Михайловны сын. Ты лежи, лежи. Я тебе денег привёз. Пойду чайник поставлю, тебе от чая полегче будет.

– Мне уже легче. Прошло уже. Только голова кружится, и на улицу страшно выходить. И дома одной страшно. У меня галлюцинации. Раньше не было, теперь есть.

– Так ты одна здесь? А бабушка с дедушкой где?