– Ну, Арин, ты даёшь…
– Даёт Климова. Но не всем, только москвичам с квартирой.
– Ну Арин, ты даё-ооошь…
Таблетки в тумбочке она больше не оставляла, носила с собой. Нелли Гуманецкую и Надю Герас не звала Гуманисткой и Герасимом и молча ненавидела. Из-за них ей пришлось пойти в ПНД, из-за них она не станет врачом и не изобретёт лекарство от биполярки, с которой придётся жить всю жизнь.
Всё это расшатало и без того некрепкую нервную систему, и летнюю сессию она не сдала. Учиться в университете она не сможет, поняла Арина. Пошла в деканат и забрала документы, как когда-то – из ветеринарного техникума. Тогда ей не было так горько, впереди что-то брезжило, какая-то надежда…
Койку в общежитии придётся освободить, она ведь больше не студентка. Что теперь делать? Как теперь жить?
Вечесловым позвонила вечером, возвращаясь с работы в общежитие, где ей разрешили остаться на неделю. В придуманную наспех историю с академическим отпуском, который она взяла, чтобы не отчислили из университета за несданную сессию, бабушка поверила. Не давая ей вставить слово, Арина сообщила, что чувствует себя отлично, нашла работу с общежитием и в Осташков не приедет.
И не дожидаясь расспросов, отключила телефон.
Глава 21. «Академический отпуск»
Вещи Арина отвезла в камеру хранения на Казанском вокзале. Она впервые была здесь днём, впервые никуда не торопилась. Стояла и смотрела, как дворник меланхолично сдирает со стен объявления, счищая обрывки ножом. Объявления приглашали на работу, предлагали купить подержанную мебель, котят, дачный участок, снять квартиру или комнату. Работа у неё есть, мебель ей не нужна, а снять комнату в Москве стоит вдвое больше, чем Арина зарабатывает в месяц.
Одну бумажку подхватило ветром и бросило Арине прямо в руки. Это оказалось объявление о сдаче жилья:
Девятнадцать тысяч! В три раза больше, чем Арина зарабатывает в месяц, на полставки. Если перейдёт на полную ставку, денег всё равно не хватит. Пенсию по утрате кормильца ей платили как студентке-очнице, с московской надбавкой. Теперь платить не будут. Ну, допустим, о цене удастся договориться. А на что тогда жить?
Арина разжала пальцы, бумажка упала на тротуар.
– Девушка, что ж вы мусор людям под ноги бросаете? И не стыдно? – возмутилась толстая тётка, поедающая пломбир. Мороженое она держала, растопырив жирные пальцы. Доест, а урны поблизости нет. Тоже, наверное, на тротуар бросит, отстранённо подумала Арина.
– Что молчишь? Сказать нечего? – тётка перешла на «ты», приняв Аринино молчание за беспомощность «жертвы».
– Почему же нечего? Вам мороженое вредно, вон ветровка уже мала, треснет скоро, – сказала Арина.
Толстуха от неожиданности уронила мороженое, и Арине стало смешно: за что боролась, на то и напоролась. Интересно, поднимет или нет? Пломбир шлёпнулся на тротуар, растёкся белой лужицей. Тётка с сожалением на него посмотрела и торопливо зашагала к метро.
Бумажный квадратик, который любительница мороженого назвала мусором, отнесло ветром на проезжую часть. Может, надо было позвонить? Может, получилось бы договориться? А в офисе взять полторы ставки. Может, тогда хватило бы…
Арина беспомощно наблюдала, как по листку с объявлением – таким, оказывается, нужным, а она его бросила! – прокатывались колёса, одно за другим, одно за другим…
Какая-то женщина тронула её за рукав: – Дочка, ты комнату ищешь? Я недорого сдаю, и ехать недалеко, от Москвы на электричке час, от станции одна автобусная остановка, пешком можно дойти. Живу я одна, никто тебя не побеспокоит. Комната светлая, с мебелью. Дочкина. Она в Северодвинске с мужем живёт. А комнатка хорошая, окна во двор смотрят, и соседи хорошие, тихие.
– А сколько платить?
– Много с тебя не возьму, сговоримся. По хозяйству подмогнёшь, в магазин сходишь да в доме приберёшься, а денег сколь дашь. Сговоримся.