Высокочтимые попрошайки

– Ладно. Хватит тебе двух золотых?

– Хватит.

И не успел Абисогом-ага дать фотографу два золотых, как тот попрощался и был таков.

7

В ряду любопытных разностей, существующих между людьми, мы наблюдаем и такое различие: одни хотят показывать даже то, чего они не имеют, другие не хотят показывать и того, что имеют, третьи, напротив хотят показывать то, что имеют. Абисогом-ага принадлежал к последним, – он прямо жаждал, чтобы о его землях, имениях и прочих богатствах знало возможно больше людей, и для осуществления этого своего желания не жалел даже денег. Так, когда ему сказали, что большие люди нынче не обходятся без своих портретов, он, размыслив, согласился обзавестись таковыми; правда, хоть и согласился, но всё же опасался, как бы не обмишулиться и не потратиться зря, и поэтому после ухода Дереника тотчас обратился к Мануку-аге:

– Если не снимусь, меня, что, за человека считать перестанут?

– Не дай бог… Но поскольку люди вашего разряда давно уже все снялись и продолжают сниматься, вам также необходимо сняться… Ведь если кто-либо попросит у вас вашу фотографию, а вы в ответ признаетесь, что ещё не снимались…

– Ну что будет?

– Что будет?

– Да. Отберут у меня мои земли?

– Ни в коем случае.

– Угонят коров, овец?

– Никогда. Но вы прослывёте, простите, за тёмного человека, за мракобеса, и не будет уже к вам того уважения…

– Понимаю… Значит, каким же должен быть мой портрет, чтобы никто не сомневался, что я человек не маленький? Ведь ты сказал, что маленькие люди тоже снимаются.

– Во-первых, ваш портрет должен быть большим, а во-вторых, я посоветовал бы вам сняться, сидя в кресле.

– Мне нужно одеться во всё новое, да?

– Да.

– Надену и часы, конечно?

– Непременно.

– Стало быть… я курю трубку, двое моих слуг вытянулись против меня в струнку, третий стоит позади, держит мою лошадь…

– Вот, вот.

– Надо бы ещё что-то придумать, чтобы вид у меня был ещё лучше.

– Не переборщить бы.

– Или вот что: я распекаю своих слуг, гоню их в три шеи… Разве нельзя показать, как я это делаю? Или, скажем, я порю кого-то. Или, к примеру, кричу на моего приказчика. «Неслух! – кричу, – сколько раз я тебе приказывал, чтоб ты не обижал моих работников, с коровами моими ладил, пахал и сеял вовремя!.. И коли ты не делаешь, что велю, я отказываю тебе от места!» А приказчик вытирает платком глаза, валяется у меня в ногах, говорит: «Ради детей моих простите мне мою вину, всю жизнь я ваш хлеб ем, вы мой благодетель, но вспомните, как я на руки вас брал, и подбрасывал, и на плечи себе сажал…». Вы разве не могли бы поместить на моём большом портрете и что-то вроде этого тоже?

– Завтра поразмыслим… Сейчас самое время продолжить нашу вчерашнюю историю… Едва, значит, Мелкон-ага увидел меня…

– Или же так: я лежу на спине, а мои слуги втроём стягивают с меня панталоны…

– Как подбежал ко мне и…

– Нет, я смотрел бы ещё благородней, если б на портрете курил наргиле…

– Прибежал ко мне и говорит: «Если сегодня мы не потрудимся хорошенько, в квартальный совет, уж я-то знаю, неугодных нам людей изберут»…

– Наргиле… длиной в десять локтей такая вот кишка…

– О кишке поговорим завтра, Абисогом-ага, завтра. Дайте мне. досказать мою историю!.. И Мелкон-ага потащил меня за собой в нашу национальную читальню. Там, как всегда, несколько молодых людей играли в карты…

– Была бы кишка немного короче, на портрете она получилась бы красивей…

На своём веку я его раз наблюдал, как два человека, разговаривая, всё время перебивают друг друга, и при этом каждый стремится высказаться первым. Да, сто раз, причём девяносто восемь раз, за исключением, следовательно, всего двух случаев, – в Национальном депутатском собрании. Разговор между Абисогомом-агой и Мануком-агой был, таким образом, уже сто первым подобным случаем, и меня подмывало сказать им обоим: «Да не прерывайте же вы друг друга, чёрт вас побери!» Но поскольку эти мои слова обычно причиняют людям обиду, я решил держать нейтралитет и молча дожидаться конца словопрения, которое в Национальном депутатском собрании почти всегда завершается потасовкой…

– Вы правы, – сказал Манук-ага, – наргиле с короткой кишкой выглядят куда приличней… Но люди… Да, я хочу сказать, что люди, которых мы выбираем, непременно должны быть хорошими.»

– А ты в них разбираешься?

– Я-то разбираюсь, но ведь этого мало, выбирают же голосованием.

– Голосованием?

– Да, согласно конституции выбирают голосованием.

– Что ты несёшь, братец? Значит, без этого твоего голосования ты не сможешь выбрать мне наргиле?

– Мы говорим о выборах в квартальный совет.

– Откуда ты выкопал этот совет?.. Речь шла о наргиле!

– Не сердитесь, Абисогом-ага, пусть будет по-вашему.

– Чего мне сердиться? Да ты что!.. Завтра же пойдём купим с тобой одну штуку – и всё.

– Ладно, купим.

В этот момент дверь приоткрылась, и в отверстии показалась голова женщины.