Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в.

Новый Устав не оговаривал, в отличие от Устава 1869 г., порядка получения ученых степеней внешними лицами, не имеющими высшего духовного образования[796]. В комментарии к Уставу обер-прокурор К.П. Победоносцев приводил главную, на его взгляд, причину такого изменения: «Академия есть учреждение, устроенное не исключительно для одного богословского образования, но и для нравственного воспитания в известном, соответствующем интересам Церкви, настроении или направлении»[797]

. К тому же такой способ приобретения ученых богословских степеней был признан ненужным и не несущим пользы ни для Церкви, ни для богословской науки: для этого вполне достаточно контингента собственно воспитанников духовных академий[798]. Таким образом, за академиями закреплялся статус единственных «рассадников» богословия, признаваемого научным. Но право окончательного свидетельства о достойности лица, ищущего ученой степени, принадлежало высшему органу церковного управления – Святейшему Синоду.

Институт приват-доцентуры упразднялся, но учреждался институт профессорских стипендиатов: академии могли оставлять на годичный срок лучших студентов, для усовершенствования в знаниях. Никаких должностей они не должны были занимать, но все время посвящать изучению избранной науки, источников и пособий, вырабатывая верный взгляд относительно ее преподавания, под руководством профессоров, наиболее близких к этой науке[799]

.

Своекоштные студенты допускались теперь лишь в качестве пансионеров и должны были жить в зданиях академий: исключение делалось лишь для тех, кто жил у родителей (§ 113)[800]. Вольнослушатели допускались, но лишь по усмотрению епархиального преосвященного: лица, известные своей благонамеренностью, доброй нравственностью и ревностью к духовному просвещению (§ 115)[801]

. Утверждались общие разрядные списки студентов (§ 132, 133), несмотря на возражение части Комитета. В параграфах, посвященных вопросам учебных занятий студентов, было обращено особое внимание на фундаментальные библиотеки духовных академий[802]. Кроме того, студентам разрешалось иметь студенческую библиотеку, отдельную от фундаментальной, но поставленную под контроль начальства (§ 127–129)[803]

. Новый Устав делал акцент на усилении воспитательной функции академий (§ 32–43).

Значительно была изменена административная часть Устава[804]. Совет академии теперь составляли инспектор и все ординарные и экстраординарные профессора, в случае необходимости ректор мог приглашать на заседания Совета доцентов и прочих преподавателей, с правом совещательного голоса (§ 79). Заседания Совета уже не делились на общие и частные, но все вопросы, подлежащие ведению Совета, обсуждались и решались полным составом. Часть дел, которыми занимался ранее Совет академии – экономические, административные, воспитательные и некоторые учебные, – передавалась в ведение Правления (§ 81 и 94)[805]. Правление составлялось из ректора, инспектора, трех членов из ординарных профессоров, предлагаемых Советом и утверждаемых епархиальным преосвященным (§ 92). Вместе с отделениями упразднялись, естественно, и какие-либо обсуждения учебных и научных вопросов преподавателями-специалистами: все вопросы рассматривались в Совете или в Правлении. В комментариях к Уставу подчеркивалось принципиальное значение этого изменения как отражения единства богословия: академия является не университетом, имеющим несколько факультетов по различным областям знаний, но специальным учебным заведением, дающим высшее образование в одной только области ведения, в которой нет места обособлению того или другого круга наук и не может быть нескольких специальностей в строгом смысле этого слова[806]. Для предварительного рассмотрения того или иного вопроса Совету дозволялось назначать особые комиссии из своих членов и прочих преподавателей-специалистов (§ 80). Таким образом, главными принципами административных изменений, которые должны были определенным образом сказаться и на учебном строе, были централизация и личная ответственность начальствующих.