Выживший во тьме

В подвале щенок сразу стал изучать все углы – но, к моему изумлению, ни в одном он не оставил свои отметины, хотя для собаки такое поведение просто удивительно. Впрочем, он ведь был еще совсем щенок и не мог знать, как ведут себя взрослые псы. Даже когда ему приспичило, он подбежал ко мне – и, призывно гавкая, заставил выйти наружу…

Я определил ему место. Из множества уложенных на стеллажах ковров один был сброшен на пол, чтобы щенок, укладываясь спать, не лежал на голом бетоне. Коврик получился гораздо больше самого щенка, но я решил, что так даже лучше: не придется заботиться об этом, когда он немного подрастет. Пришлось также найти миску – мне стало неприятно смотреть, как он слизывает консервы с пола. У одного из ведер я удалил стенки – вернее, вырубил их топором, а потом закруглил края и оббил их обухом; получилась вполне приличная миска. Правда, если ее наполнить до краев, содержимого могло хватить для нескольких таких щенков. Подумав, отложил идею о поводке – куда он денется? Если захочет убежать, то и ремень не поможет. А потеряться, будучи постоянно со мной, он вряд ли сможет.

Отмыв его после дороги – а попутно обследовав на предмет всевозможных болячек, которых, к моему облегчению, не обнаружилось, – предоставил ему полную свободу. Пес оказался здоровым, если я хоть малую толику в этом разбирался. Аппетит тоже имел отменный – мог есть и есть без конца, а прикончив одну порцию, сразу начинал выпрашивать другую. Он рос – этим все и объяснялось. А еды я не жалел. Куда ее беречь? Содержимого подвала хватит на много месяцев, если не лет. Скорее оно успеет испортиться, чем мы с собакой прикончим последние запасы… Хотя я как-то читал о солдате, попавшем волею случая в примерно такой же подвал в результате взрыва, безо всякой возможности выбраться наружу. Шла война – и он оказался позабыт в нем, как был забыт сам склад, который весь завалило. И если я мог покидать свое убежище, то тот солдат – нет. Он прожил в нем одиннадцать лет, пока строители не раскопали его, прокладывая траншею для будущего фундамента, планировавшегося на том месте дома. Страшная участь… Но я не ставил себя на его место: оказаться запертым в таком складе – почти то же самое, что быть похороненным заживо…

Щенок быстро обжился, и теперь мне стало гораздо веселее, чем раньше. Он носился по складу, развлекая меня своими выходками, и я нисколько не жалел о том, что проделал такой опасный и утомительный путь в поисках живой души, – хотя искал совсем другое… Я старался понемногу приучать его к командам – самым простейшим, вроде «нельзя!», «ко мне!». У него оказалась врожденная чистоплотность – он не справлял естественные нужды в подвале, а просился наружу, сразу приняв склад как дом, в котором надо вести себя соответственно. Это добавило хлопот: приходилось выводить его по нескольку раз в день, что было особенно сложно по утрам, когда хотелось спать. Но постепенно я и сам приучился к такому распорядку. Возвращаясь, опять заваливался на постель, а щенок либо гулял по секциям, либо терпеливо ждал, пока я окончательно не поднимусь. Я так и не определился с его именем, а он, откликаясь на все подряд, спешил на зов, являя собой полнейшее добродушие и коммуникабельность.

С появлением собаки жизнь стала намного содержательнее. Теперь я не скучал без общения, и хотя нормальный разговор присутствовал лишь с одной стороны, но и этого хватало, чтобы не позабыть человеческую речь. Без него я вообще разучился бы говорить или стал бы разговаривать сам с собой – такое уже происходило.

Даже купание этот коренастый увалень воспринял спокойно – и, как мне показалось, пытался плавать. Сделать это в бочке для него, естественно, оказалось затруднительно, и я сразу представил себе, как пес будет выглядеть в более широком водном пространстве – озере Гейзера, например. Теперь я еще больше убедился, что в его родословной имелись собаки-водолазы.

Находка в речном порту не только избавила меня от тягостного одиночества, но и сняла вопрос о том, сохранились ли вообще живые существа в этом мире, кроме меня самого. Ответ мешался под ногами, требовал внимания и звонко оглашал каменные своды подвала задорным лаем. Если выжили собаки – а щенку, на мой взгляд, вряд ли больше одного-двух месяцев, – как можно не верить, что выжили другие представители животного, и главное, человеческого мира? Слишком убедительные доводы я встретил возле собачьего логова… Вопрос лишь, где они. Их не могло быть в городе – в этом я неоднократно убедился, обойдя его вдоль и поперек несколько раз. За пределами города возможностей остаться в живых больше – там не валились на голову здания, и последствия сокрушительного бедствия могли оказаться слабее. Но зато там не было и не могло быть такого склада, какой обнаружил я, а следовательно, нечего было есть. Но ведь человеческие останки откуда-то появились?! И то, что я посчитал растерзанной тушкой какого-то зверя, – тоже. А на многие километры от порта во всех направлениях лежала безжизненная, голая, изуродованная земля…