Выживший во тьме

Тренировки, постоянное пребывание на воздухе, длительные переходы – все это так закалило мой организм, что я стал относиться к пребыванию вне подвала словно к чему-то само собой разумевшемуся. В привычку вошло оставлять подвал в таком состоянии, что по возвращении не требовалось никаких хлопот: теперь я заранее заготавливал дрова и воду. Мало ли в каком состоянии придется вернуться? Прошлая болезнь научила предусмотрительности. Я орудовал топором, будто с ним родился. У меня не имелось пилы, и все бревна приходилось рубить. Это отнимало много времени – но, обладая приобретенной силой, я практически всегда справлялся с любым стволом. Почти все деревья, валявшиеся возле холма, уже были переработаны и перетасканы внутрь, заняв целую секцию. Правда, я стал замечать, что с мышцами творится какая-то ерунда: иной раз я с легкостью поднимал любое бревно – а через несколько минут едва мог сдвинуть его с места. Словно их кто-то накачивал мощью, а затем внезапно эта мощь пропадала. Контролировать ее я не мог. Это мне не нравилось и сильно озадачивало.

Заготовив в подвале очередной запас топлива, пересмотрел мешок. Щенок, привыкший к обычному рациону, уже не так приставал – он тоже будто понимал, что отъедаться будет дома, а не в походах. Но все равно длительные вылазки требовали многое нести на себе. Возникла новая забота: пришлось переделать лямки таким образом, чтобы они не мешали выхватить оружие. После едва не случившегося столкновения с неведомым врагом не хотелось оказаться застигнутым врасплох. Так как ножны меча можно было закрепить на спине, я тщательно подогнал их по размеру. Там же следовало носить колчан со стрелами. В руках оставался лук, но и его стоило убрать – руки желательно держать свободными. Подумав, в поход решил захватить и копье. Не столько для самозащиты, скорее как посох. Иной раз он меня выручал…

Я все реже брал с собой консервы, стараясь заменить их сухим мясом и лепешками: те занимали примерно столько же места, но зато были легче и сытнее, а главное – их хватало на более длительное время. Порой двух-трех лепешек мне было достаточно на весь день. Норма щенка в подвале составляла две банки в день – утром и вечером. В пересчете на пеммикан и «хлеб» – половина того, что требовалось мне самому. Из расчета на десять-двенадцать дней, требовавшихся на длительную разведку, большую часть мешка составляли именно съестные припасы… Я остро стал осознавать необходимость чем-то восполнять этот рацион. Теперь, когда появился лук, можно попробовать охотиться. Но на кого? Та мелочь, которую с успехом находил щенок, как-то не привлекала…

Став осторожным, я создавал тайники в городе по всем направлениям – найти их, не зная конкретного места, чужаку невозможно. А мы могли воспользоваться ими в любой момент, оставшись без доступа в подвал или задержавшись в дороге.

Погода нам благоприятствовала. Она была странная – то теплая, то, наоборот, перемежаемая ледяным ветром, – однако больше не пугала неожиданными порывами налетавших ливней или градом. По календарю, если я не ошибался, наступило начало весны. Соответствовала ли она этому? Сложно сказать… Днем могло припечь так, что я раздевался до пояса, а ночь приносила такую стужу, что вода, забытая в плошке снаружи, застывала до самого дна.

Часто стали повторяться грозы. Огненные шквалы на небосводе прорезали его до самой земли и даже сопровождались взрывами! Я полагал, что взрывы происходили, когда молния била в то место, где были выходы газа, – и они взлетали вместе с горами земли. Мой щенок тогда испуганно забивался мне в ноги; лишь когда все кончалось, высовывал мордочку: мол, страшно, хозяин! Но видя, что я спокойно смотрю вдаль, успокаивался и храбро выбирался наружу. Пес вообще поражал меня способностью понимать почти все слова – возможно, по интонации. Достаточно дать команду, несколько раз ее продублировать – и он догадывался, что от него требуется. Так я научил его самому необходимому: «сидеть!», «рядом!», «ко мне!», «ползком!», «тихо»… И разумеется – «взять!». Последняя команда исполнялась особенно рьяно: щенок с такой бешеной энергией и напускной яростью начинал рвать смотанный в рулон ковер, что летели клочья. Его когти не уступали клыкам, а зубы обещали со временем вырасти во что-то очень серьезное. Я как-то подумал, что когти придется обрезать, – что-то слышал об этом. Но увидев однажды, как он втягивает их внутрь подушечек, опешил и сел где стоял. Ни одна собака в мире не умеет втягивать когти! На это способны только кошачьи… Но он, как бы там не считалось – пес! Вместе со способностью вздыбливать шерсть это было второе обстоятельство, заставлявшее меня посматривать в сторону щенка с некоторым недоверием…