Взаперти

Тамбур был совершенно пустой. Двери следующего вагона отличались от всех предыдущих – последний вагон был багажный. Здесь не было ничего, кроме вещей. Она огляделась по сторонам – чемоданы, спортивные сумки, нет сидений, один голый пол. Так даже лучше, промелькнуло в её голове, если он убьёт её здесь, никто больше не пострадает.

Хосефа пробиралась мимо вещей и никому не нужных сумок. Кто-то из хозяев был уже мёртв, если не все. Хосефа решила, что спрячется в них. Она подбежала к двери выгрузки багажа и открыла её. Сильный ветер хлестал по щекам, яркий свет ослеплял, но не сильно, Хосефа попятилась к сумкам. Он подумает, она спрыгнула вниз, и перестанет её искать. За дверью опять шаги – теперь он пришёл за ней. Хосефа посмотрела под ноги, рядом с ней на полу – задвижка, выпавшая из двери. Она схватила её и побежала к горе чемоданов.

Секунды превратились в минуты, дыхание её стало громким, таким немыслимо громким, каким оно бывает всегда, когда нужно молчать. Сжав в руках металлическую задвижку, она слушала каждый шаг – он был уже здесь, совсем рядом. Бродил возле каждой сумки, пронюхивал каждый метр, выискивая её, как шакал.

Хосефа теряла сознание, предательски подступившая дрожь ослабила её пальцы, металлическая задвижка – единственный шанс на спасемье, чуть не выскользнула из рук. У неё гудело в ушах.

– Вы здесь? – услышала она его голос.

Господи, он с ней говорит!

– Хосефа!

Он знает её имя…

– Не надо прятаться. – Силуэт встал над ней.

Хосефа не видела почти ничего, она смогла лишь на него замахнуться.

Силуэт отступил, споткнулся о чемоданы и завалился на гору сумок.

Хосефа ударила его по голове, он вскрикнул и сразу замолк, она отшатнулась и… закричала.

Не может этого быть…

Она отстранилась от тела, отходила все дальше и дальше, к открытой двери.

– Не может этого быть, – шептала Хосефа, – я убила его. Я убила мистера Лембека…

25

Поезд

Все кружилось перед глазами – и вагон, и люди вокруг, они что-то говорили, кричали, но я не слышал почти ничего… Ничего, кроме сильного гула.

Я ещё до конца не верил, что всё это сотворил старик Хорхе. Что он был на такое способен. Неужели это он сбрасывал из вагонов людей? Я попытался вспомнить, где старик находился, когда исчезали другие, но не мог собрать мысли. Я не был уверен, мне казалось, он был рядом с нами, он никогда не отпускал малышку с рук. А она не отпускала его. У меня звенело в ушах, разболелось по всей голове. Как он мог просто скинуть её? Как он мог скинуть ребёнка…

Хорхе, скрюченный, лежал на полу и, казалось, тихо смеялся. Он сходил с ума, понял я. Все мы скоро сойдём. Этот поезд нас просто так не отпустит.

Постепенно возвращались ушедшие звуки. Вдова что-то кричала, ах да, она рассказывала Полянскому, как пыталась остановить старика, но не смогла, как осталась совсем одна в этом ужасном вагоне и что все куда-то исчезли.

– Как исчезли? – спросил я и наконец-то услышал свой голос, он был далёкий и приглушённый, как после любой глухоты.

– Хосефа исчезла, – тараторила миссис Салливан, – а мистер Лембек пошёл за ней, но тоже пропал.

– Так, мы пойдём в конец поезда, – сказал Полянский.

– Я никуда не пойду, – взмолилась несчастная женщина, – они, наверное, тоже погибли, – кричала она, – я не вынесу больше смертей!

– Пожалуйста, успокойтесь, – взял её за руку доктор. – Надо повязать старика. Помогите-ка мне, Берроу.

Мы повалили Хорхе, доктор заломил ему руки, хотя, как мне показалось, тот и не сопротивлялся, он был как тряпичная кукла – швыряй его в разные стороны, он и не ответит ничем. Лицо его было мокрым и грязным, но абсолютно счастливым, он словно был рад тому, что сотворил. Руки ему завязали ремнём от его же брюк.

Я смотрел в его помутнённый взгляд, пытаясь понять хоть что-то, не понимая, зачем я пытаюсь. Это как последняя прихоть каждого, кто оказался в кошмаре – найти хоть малейший просвет объяснимого в необъяснимости всего.

– Вы не понимаете, что происходит, Хорхе? Вы не понимаете, что натворили? – склонился я над его седой головой.

Он разжал свои губы, что скривились в дрожащей улыбке. и выдавил из избитых лёгких еле различимые слова:

– Это вы не понимаете, Эд.

Глаза его вновь отстранились, лицо стало каким-то блаженным. Когда сумасшествие убивает тебя одного, это только твоё сумасшествие, когда оно убивает других, ты больше не можешь им управлять. Мы были в каком-то кошмаре, пожирающем каждого, кто ещё остался в живых. Если даже любовь к этой малышке не спасла разум Хорхе, то и нас уже ничего не спасёт.

Двери тамбура вновь открылись. Это были Трэвис и Нил.

– Что случилось? – смотрели они на старика со связанными руками.

– Он выбросил ребёнка из поезда, – ответил Полянский.

– Вот ты ж подонок! – прорычал Трэвис и врезал ему с размаху.

Старик скрючился ещё сильнее и захрипел.

– Держите себя в руках, – отстранил его доктор, – здесь и так полно трупов. Так, вы трое останетесь здесь, – сказал он, глядя на Трэвиса и Нила со вдовой, – а мы с Берроу пойдём искать Хосефу и мистера Лембека.