Взбаламученное море

- Вон, у этого комода, помните? - сказала с грустною улыбкой Софи, показывая глазами на простеночное трюмо: - я в первый раз вас поцеловала.

- Да! - отвечал Бакланов.

- А вот тут, помните, на диване, я раз, в сумерках, прикурнула, а вы стали передо мной на колени, и вдруг тетенька Биби вошла, - как мы перепугались тогда! - продолжала Соня.

- Д-да! - отвечал и на это Бакланов.

Его душу в эти минуты волновало целое море разнообразнейших чувствований.

Софи встала, подошла к нему и оперлась на его плечо.

- Грустно мне, друг мой, грустно! - проговорила наконец она, склоняясь к нему головкой.

Бакланов обнял ее и посадил к себе на колени.

- Что ж тебе грустно? - спросил он ее.

- Так... ты меня не любишь больше!

- Из чего же ты это видишь?

- Так... Ты все стал нынче говорить о жене своей; говоришь, она умная, честная, чистая женщина.

Бакланов ударил себя в голову.

- О! - воскликнул он: - не напоминай мне об этой несчастной моей мученице!

- Она твоя мученица, а я, значит, твоя злодейка. Вот, посмотри: ты уж и плачешь о ней!

- Нет, не ее я оплакиваю, а долг свой, свои обязанности, над которыми я надругался, как подлец, как мальчишка какой!

- А я-то как живу всю жизнь! Господи! Господи! - воскликнула Софи, в отчаянии разводя руками.

- Нет! Тот безумец, - продолжал Бакланов: - кто говорит, что в браке нет таинства. Сам Бог тут присутствует, и Он один только может освятить эти между людьми отношения!

- Именно! - подтвердила Софи. - Я тебя, например, очень люблю; а прямо и откровенно скажу: мне жить с тобой гораздо тяжелее, чем с покойным мужем моим. Тот мне гадок, противен был; но я знала, что хоть страдаю, но не грешна и не преступна.

- Ну, старого уже не воротишь! - отвечал ей мрачно Бакланов и поспешил спустить ее с колен.

Входила Прасковья с самоваром.

Софи сейчас же принялась сама хозяйничать.

- Подайе сливок! - сказала она.

Прасковья что-то переминалась.

- Не знаю, матушка, сбегаю, - начала потом она: - не доят, чу, барские-то коровы, худые такие!

- Как, неужели же все не доят? Сколько же коров?

- Четыре коровы.

- Как четыре?.. У тетушки, я думаю, их было сорок!

- Околевали-с, умирали... Нет ли хоть у крестьян у кого, схожу! - отвечала Прасковья и опять побежала.

Софи и Бакланов, оставшись вдвоем, грустно усмехнулись.

Прасковья возвратилась и принесла жиденького молочка.

- Ну, уж мы этого пить не станем, - сказала Софи, отодвигая молочник назад: - поесть нам тоже, вероятно, нечего?

При этом вопросе Прасковья даже покраснела.

- Ничего, кажется, нет-с.

- И яиц даже? - спросила Софи.

- Перевели барских-то кур тотчас же, как покойница-то барышня скончалась. У курятницы тоже дочка на волю выдана, все теперь и живет там-с.

Бакланов начинал уже выходить из себя.

- Ты вот скажи старосте, - продолжала Софи: - со мной нарочно приехал брат, - прибавила она с ударением, показывая на Бакланова: он завтра же примет все по описи, и я вступлю в управление имением серьезно.

- Слушаю-с, - отвечала покорно Прасковья. - Вам где прикажете постель отправить, у тетеньки в комнате-с? - спросила она. - Только в их комнате постелька-то и осталась.

- А прочие где же?

- Не знаю-с.

- Хорошо, у тетки.

- А вам где прикажете-с? - обратилась Прасковья к Бакланову.

- Обо мне не беспокойся, я вот хоть тут на диване засну.

- Ты можешь итти, - сказала ей Софи.

Прасковья ушла.

Бакланов пошел и запер за ней дверь.

- Ты, друг моя, ляг у меня в комнате, - сказала ему Софи.

- Непременно! - отвечал он, и вскоре потом они со свечой вошли в комнату Биби.

Огромная киота с дорогими образами была заперта и даже запечатана печатью.

- Святыню-то Божью пощадили, не разворовали, - сказал Бакланов.

- Да, ужасно какой народ! - сказала Софи.

Затем они, общими стараниями отыскав под образами бутылку с деревянным маслом и засветив лампаду, улеглись; Софи за ширмами на теткиной постели, а Бакланов на полу.

При каждом малейшем шуме на улице или в доме они переговаривались.

- Что такое? - спрашивала обыкновенно сейчас же Софи.

- Не знаю! - отвечал тоже встревоженным голосом Бакланов и потом уж только прибавлял: - нет, ничего!

Они боялись, что мужики придут и убьют их.

11.

Староста старый и новый сельский староста.

На другой день в комнаты явилась опять одна только Прасковья и, как следует доброй, хорошей крепостной девушке, несколько принарядились по случаю радостного приезда господ.

- Что ж мы будем сегодня есть?.. Ты пошли мне повара.

- Нет его, пса этого. Косить ушел, верст за пятнадцать. Позвольте, я уж состряпаю что-нибудь.

- Сделай милость!.. На вот тебе денег... купи там курицу, говядины, что ли.

- Слушаю-с. У своих-то не укупишь, в Парфеново сбегаю, куплю.

- Но скажи, пожалуйста, отчего же меня все так чуждаются?

- Ну, матушка, народец ведь у вас... сами, я думаю, изволите знать!

Весь это разговор происходил, когда Прасковья одевала Софи.

Та, придя пить чай, рассказывала все это Бакланову.

- Вот я вам этого старосту вызову, - сказал он и вышел на крыльцо.

- Эй ты, любезный, - крикнул он проходившему по двору молодому дворовому малому, который, при виде его, сейчас же насупился и нахмурился: - пошли ко мне старосту сейчас же!