Взгляни на дом свой, ангел

– Фрикасе из быка не для такого здорового быка, сынок, – сказал Макгайр.

Их бычий смех мычаньем разнесся по закусочной.

Собрав лоб складками, Люк заикался над меню.

– Ж-жареный цыпленок по-мэрилендски, – бормотал он. – По-мэрилендски? – повторил он с деланым удивлением. – Разве это не прелестно? – жеманно спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Мне дайте бифштекс не больше чем недельной давности, – сказал Юджин, – хорошо прожаренный, а также топор и мясорубку.

– А зачем мясорубку, сынок? – сказал Коукер.

– Для мясного пирога, – ответил Юджин.

– Мне того же, – сказал Люк, – и пару чашек мокко не хуже, чем дома у мамы.

Он ошалело оглянулся на Юджина и разразился громкими «уах-уах-уах», тыча его под ребра.

– Где вы сейчас служите, Люк? – сказал Гарри Тагмен, вытаскивая нос из кружки с кофе.

– В н-настоящее время в Норфолке, на военно-морской базе, – ответил Люк. – Обеспечиваем безопасность лицемерию.

– Ты когда-нибудь бывал в море, сынок? – сказал Коукер.

– Всеконечно! – сказал Люк. – За пять центов трамвай домчит меня до пляжа в любую минуту.

– В этом парне были задатки моряка еще в ту пору, как он мочил простыни, – сказал Макгайр. – Я это давно предсказал.

Деловито вошел «Конь» Хайнс, но замедлил шаг, увидя молодых людей.

– Берегись! – прошептал моряк Юджину с сумасшедшей усмешкой. – Ты следующий. Он так и вперил в тебя свои рыбьи глаза. Он уже снимает с тебя мерку.

Юджин сердито оглянулся на «Коня» Хайнса и что-то буркнул. Моряк прыснул как безумный.

– Доброе утро, господа! – сказал «Конь» Хайнс тоном аристократической печали. – Мальчики, – сказал он, печально подходя к ним, – я был очень расстроен, услышав про ваше несчастье. Будь этот мальчик моим родным братом, я не мог бы быть о нем более высокого мнения.

– Хватит, «Конь»! – сказал Макгайр, поднимая четыре жирных протестующих пальца. – Мы видим, что вы скорбите. Если вы будете продолжать, то можете впасть от горя в истерику и расхохотаться. А этого мы не вынесем, «Конь». Мы большие сильные мужчины, но у нас была тяжелая жизнь. Молю, пощадите нас, «Конь».

«Конь» Хайнс не обратил на него внимания.

– Он сейчас у меня, – сказал он мягко. – Я хочу, чтобы вы, мальчики, зашли попозже поглядеть на него. Когда я кончу, вы его не узнаете.

– Черт! Исправление ошибок природы! – сказал Коукер. – Его мать будет довольна.

– У вас похоронное бюро, «Конь», – сказал Макгайр, – или институт красоты?

– Мы знаем, вы сделаете все в-в-возможное, мистер Хайнс, – сказал моряк с живой увлеченной неискренностью. – Поэтому мы и обратились к вам.

– Вы будете доедать свой бифштекс? – спросил раздатчик Юджина.

– Бифштекс! Бифштекс! Это не бифштекс! – пробормотал Юджин. – Теперь я понял, что это такое. – Он встал с табуретки и подошел к Коукеру. – Можете вы спасти меня? Я умру? У меня больной вид, Коукер? – спросил он хриплым шепотом.

– Нет, сынок, – ответил Коукер. – Не больной, а безумный.

«Конь» Хайнс сел у другого конца стойки. Юджин, опираясь на засаленный мрамор стойки, запел:

Хей-хо, хей-хо, стервятник,Дерри, дерри, дерри-о!

– Заткнись, дурак! – вполголоса хрипло сказал моряк и ухмыльнулся.

Сел стервятник на скалуДерри, дерри, дерри-о!

Снаружи в юном сером свете энергично пробуждалась жизнь. Трамвай медленно свернул в поперечную улицу после того, как вожатый высунулся в окно и аккуратно перевел стрелки длинным крюком, выдувая теплый туман дыхания в холодный воздух. Полицейский Лесли Робертс, худой и желчный, апатично прошаркал мимо, помахивая дубинкой. Негр-уборщик из аптеки Вуда быстро вошел в почтамт за утренней корреспонденцией. Дж. Т. Стирис, железнодорожный агент, ждал на тротуаре напротив трамвая, идущего к вокзалу. У него было красное лицо, и он читал утреннюю газету.

– Вон они ходят! – внезапно крикнул Юджин. – Как будто они не знают про это!

– Люк, – сказал Гарри Тагмен, отрываясь от газеты, – мне было очень грустно узнать про Бена. Он был чудесный парень. – И он снова занялся чтением.

– Черт побери! – сказал Юджин. – А мы и не знали!

И он разразился неудержимым всхлипывающим смехом, который рвался из него со свирепой яростью. «Конь» Хайнс хитро посмотрел на него. А потом опять занялся своей газетой.

Братья вышли из закусочной и направились домой среди утреннего оживления. Сознание Юджина продолжало возиться с пустяками. На улицах слышалось морозное потрескивание и грохот жизни: хищное дребезжание колес, скрип ставен; перламутровое небо приобрело холодный розовый оттенок. На площади вожатые стояли среди своих трамваев, громко болтая в клубах пара. В «Диксиленде» была атмосфера изнеможения, нервного истощения. Дом спал; на ногах была одна Элиза, зато в ее плите потрескивал яркий огонь и она была полна деловитости.

– Теперь, дети, ложитесь спать. Нам всем предстоит много работы днем.

Люк и Юджин пошли в большую столовую, которую Элиза превратила в спальню.

– Будь я п-п-проклят, если буду теперь спать наверху, – сердито сказал моряк. – После этого – ни за что!