«Дейзи была у нас со всем своим выводком. Она уехала домой два дня назад, оставив у нас Каролину и Ричарда. Они все переболели инфлюэнцей. У нас здесь была настоящая эпидемия. Нет никого, кто бы не заболел, и неизвестно, кто будет следующим. Первыми она как будто укладывает самых сильных и здоровых. Мистер Хэнби, методистский священник, умер на прошлой неделе. Перешло в воспаление лёгких. Это был крепкий здоровый мужчина в расцвете лет. Доктора сказали, что он был обречён с самого начала. Хелен пролежала несколько дней. Говорит, опять почки. В четверг они позвали Макгайра. Но меня им не провести, что бы они ни говорили. Сын, я надеюсь, что ты никогда не поддашься этой ужасной наклонности. Это было бы проклятием всей моей жизни. Твой папа чувствует себя как всегда. Он хорошо ест и много спит. С прошлого года он, по-моему, нисколько не изменился. Он, наверное, будет жив ещё долго после того, как многие из нас упокоятся в сырой земле. Бен всё ещё здесь. Он весь день бродит по дому и жалуется на отсутствие аппетита. По-моему, ему следует снова взяться за работу, чтобы поменьше думать о себе. Постояльцев почти не осталось. Миссис Перт и мисс Ньютон, как обычно, тут. Кросби вернулись в Майами. Если наступят холода, я тоже соберусь и уеду. Наверное, это старость. Я не могу переносить холод, как раньше, в молодости. Купи себе хорошее тёплое пальто до наступления зимы. И ешь как следует — много и сытно. Не трать деньги зря, но…"
После этого письма из дома несколько недель не было никаких известий. Затем в один моросящий вечер, когда он в шесть часов вернулся в комнату, где он жил вместе с Хестоном, на столе его ждала телеграмма. В ней говорилось: «Приезжай домой немедленно. У Бена воспаление лёгких. Мама».
До утра поездов не было. Чтобы он не совсем извёлся за вечер, Хестон напоил его джином, изготовленным из спирта, заимствованного в медицинской лаборатории. Юджин то молчал, то бессвязно бормотал — он засыпал Хестона вопросами о ходе болезни и её проявлениях.
— Если бы у него было двустороннее воспаление, она бы так и сообщила. Как ты думаешь? А? — лихорадочно спрашивал он.
— Наверное, — отвечал Хестон. Он был тихим и добрым.
Утром Юджин поехал в Эксетер к поезду. Весь серый унылый день поезд громыхал через набухший от воды штат. Потом была пересадка и несколько часов жуткого ожидания. Наконец, когда стемнело, другой поезд снова повёз его к горам.
Он лежал на полке, глядя бессонными, горячими глазами на чёрную массу земли, на громаду гор. Наконец после полуночи он забылся беспокойным сном. Его разбудил лязг буферов, когда поезд уже подходил к Алтамонту. Ещё не очнувшись, полуодетый, он вскочил, потому что вагон, дёрнувшись, остановился, и мгновение спустя увидел за занавеской мрачные лица Люка и Хью Бартона.
— Бен очень болен, — сказал Хью Бартон.
Юджин натянул башмаки и соскочил на пол, засовывая воротник и галстук в карман пиджака.
— Пошли, — сказал он. — Я готов.
Они тихонько прошли по проходу сквозь протяжный тёмный храп спящих. Когда они шли через пустой вокзал к машине Хью Бартона, Юджин сказал моряку:
— Когда ты приехал, Люк?
— Вчера вечером, — сказал тот. — Я здесь всего несколько часов.
Было половина четвёртого утра. Безобразные околовокзальные улицы лежали застывшие и ужасные, как что-то приснившееся. Неожиданное необычное возвращение сюда усиливало ощущение нереальности. В одном из автомобилей, выстроившихся вдоль вокзала, на сиденье спал шофёр, завернувшись в одеяло. В греческой закусочной сидел какой-то человек, уткнувшись лицом в стойку. Фонари горели тускло и устало — светились ленивой похотью нескольких окон в дешёвых привокзальных гостиницах.
Хью Бартон, который всегда ездил осторожно, рванул машину с места, свирепо переключив скорости. Они понеслись к городу через ветхие трущобы со скоростью пятьдесят миль в час.
— Боюсь, что Б-б-бен очень болен, — начал Люк.
— Как это случилось? — спросил Юджин. — Скажи мне.
Он заразился инфлюэнцей, сказали они Юджину, от кого-то из детей Дейзи. Дня два он ходил больной и с температурой, не желая лечь в постель.
— В этом п-проклятом холодном с-сарае, — сорвался Люк. — Если он умрёт, так только потому, что не м-мог согреться.
— Сейчас это неважно, — сердито сказал Юджин. — Дальше?
В конце концов он слёг, и миссис Перт ухаживала за ним дня два.
— Только она одна и п-позаботилась о нём, — сказал моряк.
Элиза в конце концов пригласила Кардьяка.
— П-проклятый старый знахарь, — заикался Люк.
— Неважно! — кричал Юджин. — Зачем сейчас ворошить всё это? Что было дальше?
Дня через два он как будто бы начал выздоравливать, и Кардьяк разрешил ему вставать, если он захочет. Он встал и день бродил по дому, яростно ругаясь, а на другой день слёг с высокой температурой. После этого наконец позвали Коукера, два дня назад…
— Вот что следовало бы сделать с самого начала, — проворчал Хью Бартон за рулём.
— Неважно! — взвизгнул Юджин. — Что было дальше?