Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Во времена Екатерины II и ранее придворные звания раздавались аристократическим отпрыскам чуть ли не с колыбели, что не только обеспечивало им стремительное продвижение по Табели о рангах, но и позволяло проводить жизнь в праздности и светской суете. Если же они поступали на службу, то им, как правило, мешало отсутствие необходимого опыта и деловых навыков; поверхностного образования — большей частью на французский манер — было явно недостаточно. Императорский указ от 3 апреля 1809 года положил конец подобной практике. Отныне все имеющие придворные звания, но не состоящие на воинской или гражданской службе обязаны были поступить на неё в двухмесячный срок. Пожалование званий впредь считалось отличиями, не приносящими никаких чинов; наконец, всякому принимаемому ко двору вместе с исправлением придворных обязанностей полагалось нести действительную службу наравне с прочими дворянами[398]. Российская аристократия расценила это как

«дерзновенное прикосновение к тому, что она привыкла считать старинным своим правом и целыми родами восстала против нововводителя»[399]

. Но Сперанский продолжал своё дело, и в конце лета 1809 года последовал ещё один указ: теперь все возводимые в чины должны были предъявить свидетельство об окончании университетского (или приравненного к нему) курса (к указу прилагался даже перечень необходимых предметов). Ни многолетняя деятельность, ни заслуги не освобождали от «долга знать вещи», и российские элиты волей-неволей потянулись учиться[400]. Разработанные меры преследовали чёткую, хотя и не выраженную буквально цель: освободить бюрократические верхи от балласта и содействовать притоку в высшие этажи власти лиц из средних и нижних слоёв общества. Как справедливо заметил биограф Сперанского М.А. Корф, данные законы, несмотря на последовавшие попытки ослабить их действие,

«принесли плода более, нежели все прочие меры, когда-либо принятые правительством»[401]

.

Главный эффект состоял в постепенном формировании бюрократического аппарата как субъекта власти. Под его деятельность подводилась нормативная база, включавшая свод законов начиная с эпохи Алексея Михайловича; кодификация актов легла на плечи всё того же Сперанского. Результаты его работы проявились, конечно, не сразу. Бюрократическая вертикаль Николая I, отчасти державшаяся и на аракчеевщине, мало у кого вызывала позитивное отношение. Тем не менее именно в среде высшего чиновничества созревали реформы Александра II. И в начале 1860-х годов просвещённая бюрократия заявила о себе как самостоятельная сила, способная вырабатывать и продвигать масштабные проекты. В этот судьбоносный период отечественной истории она выступила — вопреки помещичьему дворянству — двигателем освобождения крестьян от позорного крепостного гнёта, а также других экономических, земских и судебных преобразований; её влияние на ход государственной жизни значительно возросло. Но всё-таки просвещённых чиновников нельзя назвать истинными вершителями судеб: они не могли обойтись без поддержки видных придворных, приближённых к государю. В конце 1850-х — начале 1860х эту роль играли вел. кн. Константин Николаевич и вел. кн. Елена Павловна, имевшие большое влияние на императора. Правда, покровительство либеральной чиновничьей группировке стоило дорого. Так, в императорской фамилии и среди консервативной знати к великому князю относились с устойчивой антипатией. Ещё одну попытку продолжить реформы патронировала фаворитка Александра II княжна Екатерина Юрьевская. В 1880–1881 годах она противостояла двору, без энтузиазма смотревшему как на конституционные затеи высшего чиновничества, так и на саму будущую супругу императора[402]. Иными словами, анализируя конкретную политическую ситуацию, необходимо в обязательном порядке учитывать придворное окружение. Как писал вращавшийся в этих кругах во второй половине XIX столетия известный кн. В.П. Мещерский, «двор и государство — это одно и то же, двор приобретает огромное влияние, решает государственные дела… забирает в свои руки власть»[403].