Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

«Нос» Гоголя — пример того, что Хоми Баба назвал «колони­альным раздвоением» и описал как необходимый аспект жиз­ненного мира в имперской колонии. Часть тела можно поте­рять разными способами, в результате кастрации, или деколонизации, или к примеру бритья, или несколькими спо­собами сразу. Изображая безликого колониального админист­ратора, Гоголь представляет его нос как имперский фетиш — «метонимию присутствия», где присутствие недостижимо, а его черты неузнаваемы. Для Ковалева нет бытия без носа. Все, что требуется целому, — власть, деньги, женщины — невозможно без носа. Когда нос на месте, он всего лишь малая часть цело­го, метонимия безупречного функционирования Ковалева как телесного и имперского субъекта. Исчезнув, нос становится всеобъемлющим символом нереализованных стремлений, сводной метафорой всех благ, тел и статусов, которые недости­жимы для безносого, — вице-губернаторской должности, вы­годной невесты, социальных развлечений. Часть тела становит­ся фетишем, когда она потеряна. Отношения части и целого у Гоголя аналогичны отношениям раба и господина у Гегеля. Пока часть является рабом целого, порядку ничто не угрожает. Но восстание части против целого еще более серьезно, чем восстание раба против господина, так как оно ставит под воп­рос глубочайшие основы культурного порядка, те, что кажутся самыми натуральными. Колониальные отношения пронизыва­ют все социальные тела, не исключая и тело Ковалева. Вместе со своим носом-сепаратистом Ковалев иллюстрирует загадоч­ную, будто из Гоголя, формулу, которую Хоми Баба повторяет без объяснений, как постколониальную мантру: «Два, но мень­ше чем один» (less than one and double) (Bhabha 1994:130,166).

Писатель с образцовой имперской биографией, Гоголь ро­дился на Украине и переехал в Санкт-Петербург. В столице ему не удались две карьеры, чиновника и историка, но потом он преуспел как писатель и снова провалился как политичес­кий теолог. Гоголь — великий колониальный автор, стоящий в одном ряду с Джойсом и Конрадом. Его роман «Мертвые души» — сокрушительная критика имперского опыта. Герой, дворянин Чичиков, планирует переселить крестьян, куплен­ных им в Центральной России, в недавно колонизованные земли Херсонской губернии, чтобы потом заложить имение государству. Как покупатель он предпочитает умерших крес­тьян: так их легче перевезти с собой через пол-Европы на пти­це-тройке в Новороссию. Там, под Херсоном, еще можно было найти следы потемкинских деревень — подходящее место для мертвых душ. Но и внутренним губерниям, по которым ездит Чичиков, скупая души, не стоило доверяться; местные чинов­ники могли увидеть в проезжем дворянине ревизора, предла­гая ему дары и дочерей, а могли и выпороть, нарушая сослов­ные законы. Когда в 1836 году состоялась постановка «Ревизора», именно колониальный аспект авторского вообра­жения вызвал гневные отзывы критиков. Описанные события никак не могли произойти в Центральной России, разве толь­ко в Малороссии, или в Белоруссии, или вообще на Гавайях: где-нибудь «на Сандвичевых островах, во времена капитана Кука», писал критик Фаддей Булгарин (1836).

«Мертвые души» и «Ревизора» нужно читать как саги коло­низации, равные «Робинзону Крузо» или «Моби Дику». С носом или без носа, с мертвыми душами или живыми персонажи Го­голя — точные образы «человека пост-Просвещения, привязан­ного к своему темному отражению, которому он не способен противостоять, — к тени колонизованного им человека, кото­рая расщепляет его существование, искажает его профиль, нару­шает его границы, повторяет его действия на расстоянии, запол­няет и разрушает само время его бытия» (Bhabha 1994: 62). Колониальную природу гоголевского воображения подчеркива­ют недавние исследования, вдохновленные постсоветской трансформацией в Украине (Шкандрий 2001; Bojanowska 2007). Понятно, почему постколониальные исследователи обращают­ся к украинским корням и сюжетам Гоголя, но колониальная природа его трудов о России и русских — таких, как «Нос» и «Мертвые души», — ускользает от этих ученых: ее не разглядеть без концепции внутренней колонизации. Постколониальные исследования проясняют наше понимание Гоголя, но верно и обратное: Гоголь помогает понять, о чем говорит Хоми Баба.

В 1835 году, когда Гоголь читал лекции по всеобщей истории в Императорском Санкт-Петербургском университете, а Кова­лев начинал службу на Северном Кавказе, лорд Маколей высту­пил с речью, опубликованной под заглавием «Заметки об обра­зовании в Индии». Будучи членом Верховного совета при бри­танском вице-короле Индии, Маколей доказывал, что только преподавание английского языка индийской элите сможет со­здать «переводчиков между нами и миллионами, которыми мы управляем». Образцом в этом деле он выбрал Россию: