Your Mistake

На что я рассчитывал, жалкий глупец? На то, что ради меня, прекрасного и неповторимого, Курт отречется от возможности все обрести единым махом? На что, черт возьми, я надеялся в дальнейшем? На какую совместную жизнь, дьявол, на какую любовь? Не смеющую назвать самое себя?

Незавидная роль тайного любовника, Джеймс Патерсон, вот твой удел, вот твой предел даже в случае победы, в случае намека на ответное чувство. Ты ведь не сядешь за стол с приглашенными на охоту наследными принцами? Да их венценосная бабушка сожрет твоего лорда с потрохами за единую мысль о подобном разврате, и потому тебя станут запирать в подвале. Обнародовать наши отношения не удастся, как не удалось это Велли и Дону, но они-то хоть равны! Они могут посещать одни и те же приемы, сидеть на банкетах за одним столом и беседовать, у них масса общих знакомых!

А я и Курт? Король и лекарь, Господи, помилуй, размечтался, доктор Патерсон, взлетел под небеса, глупый пингвин, падай теперь, падай, разбивайся о реальность.

Да и какие у вас отношения, Джеймс, опомнись! Ты врач, он пациент, он зависит от твоего диагноза, вон как засуетился, едва услышал про больницу. Ты хорошо его подготовил, он стал психически устойчив и не сорвется на пустяках, осталось подтвердить его нормальность.

А дальше что? «Пошел вон, Патерсон!»?

Старая добрая Англия, во все времена не прощавшая мезальянсы.

Кого здесь интересует моя любовь?

Я сидел за столом неподалеку от Макфота, ел осетрину и глаз не мог оторвать от Мак-Феникса.

Курт, естественно, занимал место за главным столом, рядом с виновником торжества и его матерью, вдовствующей герцогиней, а также наиболее значимыми представителями клана. Судя по его скучающему взгляду, иногда прорывавшему завесу доброжелательного интереса, не слишком ему нравилась компания, однако этикет принуждал терпеть и беседовать.

Он терпел. И беседовал.

Иногда взгляд Мак-Феникса встречался с моим, и тогда глаза его светлели. Однажды его губы шевельнулись, и я явственно прочел далекое «Пингвин!», предназначенное одному лишь мне.

«Сам пингвин!» – ответил я одними губами и склонился над осетром, пряча улыбку.

Я был зол на него, я мечтал отыграться за его глупую выходку, но я его любил больше жизни и уже привык не обращать внимания на дурное настроение лорда.

Простой обмен ударами. Он предложил себя в качестве платы за содействие, я назвал его шлюхой. Он в ответ соврал (видит Бог, соврал!) про Алиеску, подобно мне вычислив незащищенное место. Другое дело, что, судя по результату, стоило выдержать тон, пусть побегает, сволочь, пусть постарается. За все нужно платить, Курт Мак-Феникс, за грязные слова отольется сторицей. Будешь, черт возьми, думать, что говоришь и кому!

Внезапно вспомнив, что он мне наговорил, я вновь обиделся, собрался и не смотрел на него до конца банкета.

Это оказалось нелегко, в конце концов, едва он появился в обеденной зале, я видел только его, даже Альберта с Анной, идущей с Куртом бок обок, не заметил, хотя все трое составляли изумительно красивую группу.

Анна в своем белом платье и песце шла посередине, а два брата, одетые в черное с серебром, два сказочных принца, шли по бокам, поддерживая Королеву под руки.

Им аплодировали, как аплодируют фиглярам в балагане, провинциальной приме и ее коллегам. Но сделано было красиво.

Позже, много позже, уже во время бала я заметил, что братья одеты похоже: шелковые черные рубашки старинного покроя, с широкими, летящими рукавами и зауженными талиями, расшитые серебром жакеты – у Альберта китайские драконы, у Курта, без сомнения, сказочная птица Феникс. Отличие составлял лишь широкий синий пояс Мак-Феникса, у Альберта же на бедра свисала серебряная рыцарская цепь с подвесками, мелодично звеневшими при ходьбе.

Я заметил потому, что продолжал, смирившись с собственным безволием, следить за лордом: он вдруг утратил свой кушак и тоже оказался украшен цепью, потом снова появился в поясе, и снова с цепочкой на бедрах. С серебром и подвесками он делался неотличим от Альберта со спины: пусть юноша был тоньше и мягче, но ростом почти дотянул до Курта, а покрой рубахи скрывал солидную разницу в плечах. А еще старинный перстень-печатка, литого серебра с вензелем, который я никак не мог разгадать. То он украшал руку старшего брата, подтверждая его первородство, то вдруг оказывался у Альберта, то возвращался к хозяину. Деталь, приметная даже среди царившего вокруг изобилия драгоценных побрякушек.

Я обратил на эти метаморфозы внимание Слайта, к столу не позванного, зато приглашенного на бал. Инспектор выругался и приказал удвоить бдительность, по рации оповестив посты. С началом активного движения гостей из залы в залу, от одной забавы к другой, потом на стену, потом в поле, потом снова к столам, следить за участниками игры стало труднее.

Почти сразу исчез Тим. Туповатому сержанту, приставленному к Питерсу, было явно не по силам удержать его в поле зрения. Тим то мелькал где-то на периферии, наблюдая, по возможности, за мной, то исчезал бесследно, и я мог лишь догадываться, чем он занят.