За фасадом сталинской конституции. Советский парламент от Калинина до Громыко

«Я ни одной минуты не возражаю и не могу возражать против предложения т. Багирова{754}, поддержанного всей сессией Верховного Совета, о снятии меня с работы наркома юстиции как не справившегося с возложенными на меня обязанностями. ЦК лучше знает, как должно поступить, и все свои действия и решения направляет для блага народа и укрепления социализма.

Но я не могу не протестовать против того обоснования этого снятия, которое дано т. Багировым перед лицом всей страны и всего народа.

Я просил ЦК еще в письме 17 октября п.г. снять меня с работы, если я не справляюсь. Этому учили нас всегда Вы, товарищ Сталин, когда говорили о том, что нужно снимать с работы людей, не справившихся с ней, раньше, чем они сами провалились.

Но зачем же было в условиях, когда я лишен возможности что-либо ответить, утверждать, что я не работал как нарком, потому что занимался альпинизмом и шахматами?

Зачем было утверждать в условиях, когда я лишен возможности ответить, что я не занимался вопросами кадров органов юстиции, их подготовки и переподготовки или что такая большая кампания, как отчетная кампания народных судей перед населением, прошла мимо Наркомюста? И это в то время, когда эта кампания была создана и организована по моей инициативе как наркома, охватила всю страну, когда были проведены десятки тысяч отчетных собраний и когда никто, и меньше всего т. Багиров, не оказал должной помощи в проведении этой кампании, хотя об этом я неоднократно писал во все местные партийные организации.

Зачем же было подставлять меня перед лицом всей страны как легкомысленного человека, позволяющего себе пренебрегать серьезнейшими государственными обязанностями?

Я не могу не сказать этого.

Единственное утешение, которое у меня есть и осталось, заключается в том, что политических мотивов, которые вызывали бы мое снятие, высказано не было. Я горжусь тем, что это тягчайшее обвинение мне не могло быть предъявлено.

Я буду работать на любой работе, куда меня пошлет ЦК»{755}

.

29 января Н. В. Крыленко в очередной раз просил И. В. Сталина о личном свидании. В печати вовсю шла кампания по обвинению его в увлечении туризмом и шахматами. Она стала для Н. В. Крыленко окончательно нетерпимой после того, как участие в травле принял председатель СНК СССР В. М. Молотов.

Н. В. Крыленко писал: «На руководство туризмом и шахматами я тратил не больше одного-двух заседаний в месяц. Я приходил в наркомат в половине десятого утра и никогда не уходил раньше 12 часов ночи. […] Лишь за последние шесть месяцев, когда я жил в невозможных условиях человека, явно подозреваемого, но который не знает, в чем его обвиняют, я не справился с собой и ослабил работу»{756}. Крыленко писал: «Я хочу, чтобы позорное клеймо “беспечного туриста”, а по существу “лодыря”, которым меня наградила в передовой “Правда”, было с меня снято»{757}

.

31 января В. М. Молотов направил в ПБ записку с предложением о назначении комиссии в составе С. В. Косиора, Р. С. Землячки и Минаева для участия в приеме дел Н. М. Рычковым от Н. В. Крыленко{758}. Н. В. Крыленко, со времен Дискуссии о ВЧК 1918–1919 гг. уверовавший в необходимость руководствоваться социалистическими законами, делал все, что мог для противления чекистскому злу. В итоге в Н. М. Рычков обвинил Наркомюст СССР и лично Н. В. Крыленко во всем, в чем только мог. В частности, указал: «НКЮст в постановлении от 14/IV 1937 г. НКЮст СССР, рассматривая вопрос о работе Курского облсуда, возглавлявшегося врагом народа Прокопчиком, имел точные данные об оставлении курскими судами безнаказанными контрреволюционеров, расхитителей общественной собственности, спекулянтов, о безосновательном массовом осуждении трудящихся (что-то конкретики на этот раз в акте нет. – С.В.), о систематической волоките судебных дел, о невыполнении даже вынесенных приговоров и т. п. Несмотря на то что вражеская линия Прокопчика была очевидна, Крыленко только объявил ему “предупреждение” (через несколько месяцев Прокопчик был арестован органами НКВД)»{759}.