За линией фронта

Только что, выполнив задания, вернулись группы Иванченко и Федорова, и мы с Бородавко подписываем три приказа: об итогах операций обеих групп, о разбивке каждой группы на три взвода с расчетом на будущий численный рост отряда, о назначении начальником штаба Казимира Будзиловского, того самого раненного в ногу старшего лейтенанта, который выступал на собрании в Красной Слободе. Утром, после подъема, эти приказы будут зачитаны перед строем, и в группах проведут разбор обеих операций.

Будзиловский немедленно принимается за организацию нашего штабного хозяйства — надо признаться, оно у нас с Лаврентьичем поставлено далеко не образцово.

Разрабатываем вместе формы отчетности командиров групп, договариваемся об организации боевой разведки при штабе. Рядом сидит Рева, невыносимо дымит своей трубкой и с карандашом в руке громит Гитлера. Он твердо убежден, что бои под Москвой — начало конца фашистской армии. По его подсчетам, вражеские резервы на исходе, еще до осени будущего года мы отпразднуем победу.

Помню, расчеты Ревы не вызывали среди нас ни споров, ни возражений: мы были под впечатлением разгрома немцев под Москвой. О великой битве под стенами столицы говорила тогда вся Слобода. Председатель колхоза товарищ Гребенюк ходила из дома в дом, разносила последние сводки, принятые Ленькой Скворцовым, уверяла, что наша армия вернется в Брянский лес еще этой зимой, и строго требовала:

— Готовьте семена, бабы: весной сеять будем…

Весть о победе под Москвой быстро разнеслась по Брянскому лесу. Васька Волчок, вернувшись из Суземки, докладывал, что сведения о разгроме немецких армий проникли и в фашистскую воинскую часть, введенную в город после кражи суземского начальства, хотя командование делало все, чтобы, скрыть истинное положение дела. За разговоры о боях под Москвой уже арестовано в Суземке несколько фашистских солдат. Полицейские ходят как в воду опущенные и выпрашивают у жителей партизанские листовки, чтобы узнать правду о фронте. Только Богачев кичливо грозится не позднее как через месяц одним ударом покончить с партизанами. Около Богачева вертится Тишин. Он хвастается, что выдал старого Павлюченко, перехватив его в Буде. Сейчас Павлюченко сидит в Суземке. Ему грозит смерть. «Всю Слободу огнем пожгу, а землю себе добуду!» — твердит Тишин…

Рядом со мной сидит Рева и мечтает:

— Ну вот, вернется наша армия, и спросят каждого из нас: «Что ты, браток, делал за это время?» И придется кое-кому покаяться, что сидел он под кустом и ждал у моря погоды. Потом вызовут Павла Федоровича Реву: «А что ты делал, землячок?» И Павел Федорович ответит…

— Погоди, Павел, погоди, — смеется Захар Богатырь. — Перед тобой непременно вызовут Ванюшку, племянника Григория Ивановича… Ну, прямо-таки герой, этот Ванюшка! — восхищается Захар. — Ты только представь, Александр, такую сцену. Идет десяток седобородых стариков с лопатами, во главе их этот хлопчик. Шагает, словно боевой командир. Двенадцать пулеметов вытащил по частям из-под снега. И не просто вытащил. Соберет, почистит, смажет, непременно даст две очереди и только после этого скажет: «Принимай!» За последним, за «максимом», в Неруссу нырял! В прорубь… Ну так вот, расскажет обо всем этом Ванюшка, а Реву спросят: «Получал оружие от Ивана? Отчитайся, как использовал это оружие».

— А як же? Непременно спросят. Ну, а Павел Федорович ответит: «Использовал, когда Трубчевск и Буду брали…» Я так полагаю, что мы еще грохнем как следует до победы. Правда, комиссар?

Неожиданно вмешивается в разговор Пашкевич:

— Наш удар по Зернову и Суземке возымел свое действие: в Буду ввели полк, в Трубчевске вдвое увеличили гарнизон. Полотно железной дороги патрулируется…

В избу входит связной от Буровихина и протягивает записку. Она немногословна:

«В Трубчевск прибыл финский полк. Привез белые халаты, собак, лыжи. Берегитесь двух женщин — «сумасшедших»: посланы к вам маршрутницами».

Так вот, оказывается, кем были эти «безумные»… Зачем и кто направил их к нам? Только ли шпионить?..

Во всяком случае они принесли своим хозяевам исчерпывающие сведения о нас: и в Пролетарском побывали, и в Красной Слободе несколько дней безвозбранно бродили.

Да, мы опростоволосились, непростительно опростоволосились. Надеюсь, впредь этого не повторится. Бородавко с Пашкевичем выработали новую систему охраны — сложную и строгую. Мне кажется, они даже несколько переборщили в этом отношении. Но лучше уж переборщить, чем оставаться ротозеями.