Впрочем, Якову и Туру не пришлось долго скорбеть об убивших друг друга покойниках. Где-то в одной из соседних квартир снова раздался звук выстрела.
– О гневливые безумцы! – прокричал Тур. – Как я не люблю их квартал. Тут нужно по-настоящему изловчиться, чтобы остаться живым. Брось этих двух ублюдков и скорее следуй за мной.
Яков покорно кивнул в ответ. Ему самому уже хотелось поскорее покинуть это кровавое место.
Глава 18
Наш герой еще слышал у себя за спиною тихие выстрелы бластера, когда они с Туром, наконец, дошли до пятой арки, которая должна была их провести в Голубой квартал. Но в отличие от четырех предыдущих входов, этот был прегражден высокой голубой доской в два человеческих роста.
Бывший шахтер попробовал несколько раз постучаться в нее, но ему никто не ответил. Он приложил ухо к доске и услышал тихий приятный плеск воды. Однако уже буквально через секунду его заглушил какой-то тучный протяжный гул. Этот самый гул очень напомнил Якову звук сирены, сопровождавший каждое утро и вечер новобранцев, только был он намного тоньше и оттого противнее.
Впрочем, Якову не пришлось долго размышлять о том, кому бы он мог принадлежать. В это самое время Тур неожиданно вынул из-за пазухи толстую бечеву, за конец которой был привязан такой же толстый железный крючок величиною с три его локтя.
Предводитель Якова крепко обхватил его ладонью правой руки, занес над головой и подбросил вверх. Взмыв в воздухе, крючок ловко опустился на самый край доски, зацепившись за него своим острым наконечником.
Тур несколько раз дернул канат и, убедившись, что крючок сидит крепко, начал ползти по веревке на стену. Достигнув самого верха, он перебросил одну ногу на доску и поманил за собой своего юного спутника.
Яков скорее последовал его примеру и вскоре оказался рядом с вожаком, который уже расположился на стене, свесив вниз свои длинные ноги в таких же длинных кирзовых сапогах.
Тур помог Якову подняться и устроиться рядом с ним. Выпустив из рук канат, наш герой оглянулся назад. Ему не терпелось увидеть, что твориться у него за спиной.
Яков ожидал, что перед ним предстанет такая же в точности извилистая узкая улица, ведущая к следующей арке. Но вместо нее перед глазами его простиралась тихая водная гладь. Вся улица Голубого квартала была погружена в воду, которая доходила до окон второго этажа.
Два единственных дома, опоясывающих полукругом квартал, были выложены из светло-голубой плитки и почти сливались с водой. По огромному бассейну, заменившему улицу, плавали несколько длинных лодок с людьми, одетыми в длинные голубые платья. Они не перекидывались друг с другом словами, не смотрели по сторонам. Головы их, посыпанные какой-то серой стружкой, напоминающей пепел, были опущены вниз к водной глади.
Со стороны могло показаться, что они о чем-то с ней постоянно беседуют и даже на что-то жалуются, потому что лица их были окутаны какой-то огромной беспросветной грустью. Они не выражали ни радости, ни тревоги, ни страха, а лишь одну тяжелую черную безысходность.
Яков долго не мог понять, откуда мог раздаваться этот противный тонкий гул, похожий на удушающий вой сирен, пока, наконец, не вгляделся в их серые лица. Заглушающий все живое звук был всего лишь плачем, который каждую секунду вырывался из их приоткрытых ртов.
Они рыдали навзрыд громко и неистово, а потом также неистово вытирали свои лица сухими белыми салфетками и с раздражением кидали их в бассейн. Вся голубая поверхность его была уже усеяна белыми бумажными кувшинками, которые постоянно сталкивались и не давали друг другу прохода.
Яков бросил взгляд на дома, оградившие от внешнего мира непроходимой стеною это горестное мокрое место. Все окна в них были открыты. В каждой раме можно было увидеть человека, свесившегося вниз всем своим худеньким продолговатым телом, поминутно вздрагивающим от плача. Глаза их, полные слез, были уставлены на тот же соленый бассейн, в водах которого плескалось все горя мира.
– Что же с ними со всеми случилось? Почему они так громко рыдают? – обратился Яков к своему вездесущему спутнику.
– О, мой бедный странник! – воскликнул со звериной ухмылкой Тур. – Тебе не понять вечной печали эвелов. Они так привыкли себя жалеть, что даже от вида маленькой иголочки пускаются в слезы. Ты думаешь, откуда здесь взялось это море? Все от их слез, от их вечных слез!
– Как же мне их жаль! – с грустью в голосе воскликнул Яков.
– Жаль?! – в недоумении возгласил Тур и расхохотался. – Ему жаль тех, кто и так привык себя жалеть больше жизни!
– Да неужели ты такой бессердечный! – гневно бросил Яков и уже собрался было продолжить свою речь, так как с языка его порывались сорваться грубые обличительные слова, как внезапно где-то в стороне раздался громкий истеричный рев.
– Нет, а-а-а-х, нет, я больше так не смогу, это не в моих силах! И вообще я не в силах это все выносить. Это, это конец! Я вымотан, я весь совсем уже вымотан!