Забытые: Тени на снегу

Им были нипочём ни ледяной морозный ветер, ни иссушающая жара, ни затяжной ливень. Они не ведали усталости и очень быстро преодолевали огромные расстояния. И чётко запоминали цель прибытия, и никогда не промахивались. Одна такая птичка, с два моих кулака размером, переносила груз в три-четыре раза больше собственного веса, и с ними отправляли даже мелкие посылки.

Откуда они взялись, уже никто не помнил, и чем-то волшебным их давно никто не считал. Птицы стали обыденной частью мира. И о том, что вестники – существа с древними чарами и никакие не бывшие паразиты, знали только люди старой крови.

Сейчас в каменном домишке с соломенным полом, сплошь увешанном жёрдочками, уставленным плошками с водой и зерном, дремало десять вестников и один сухощавый старичок-смотритель. «Ухажёр», как иначе, в шутку, называли его должность. Поить и кормить птичек, убирать время от времени изгаженную солому и принимать плату – вот и все его обязанности.

На высоких и широких подоконниках лежали писчие принадлежности – желтоватая бумага, длинные заострённые грифели – и стоял короб для денег. Смотритель глянул, как я обустраиваюсь у подоконника, понял, что не нуждаюсь ни в подсказках, ни в сварливых указаниях вроде «не переводи бумагу», и снова нырнул дремать в гнездо из одеял. В домике было несколько разожжённых очагов, но вестникам нужны свои «двери», чтобы улетать и возвращаться без препятствий, и стены зияли дырами.

Я быстро написала несколько записок – наставителю, Травне и Дремню. Снежне писать… побоялась. Она – из Мудрых, и я не так хорошо её знаю, как хотелось бы. И не так доверяю, как могла бы. Я видела-то наставительницу Зима раза два-три. Наверное, с ней лучше поговорить лично. По возможности.

Или – нет.

Со времён встречи с Тихной во мне нарастали неприятные подозрения. Мало того что знания Забытых на дороге не валяются. Нужные знающие – тоже. Надо ведь понимать, кто примет знания, а кто (такие, как я) – нет, зато с удовольствием придушат или сдадут предлагающего общине. А если некто знал, кто точно примет знания и взамен сделает всё необходимое… То он среди нас. Может, даже среди Мудрых.

А может, от страха за будущее своего народа я начинаю потихоньку сходить с ума.

Или нет.

Вестники сами подлетали за письмами – для наставника и Травны сели на подоконник первыми, и я привязала плотно скрученные записки к лапкам. А вот вестник для Дремня долго не находился. Теребя письмо, я обводила вопросительным взглядом жёрдочки, но птицы не реагировали. Мне стало не по себе. Неужели и этот пишущий встрял в нехорошую историю?.. И так появилась мысль направить весточку Дорогу.

Пока я писала следующую записку, один из вестников – крупный, старый – сел прямиком на письмо Дремню. Чёрные глаза давно не видели, затянутые белесой плёнкой, но он знал свои силы и верил в себя.

– Он жив? – спросила я одними губами.

Мы с Дремнем не были друзьями – после Забытых искрящие не доверяли никому, только своему народу, – но отчего за приятеля-пишущего стало… страшно. И очень захотелось, чтобы вестник нашёл его. Непременно. И, надеюсь, Дремень просто застрял, застигнутый внезапной зимой, в какой-нибудь дыре, как едва не застряла я.

Птица склонила голову набок и замерла в столь неоднозначном положении. Значит, жив. Хотя бы. Иначе вестник не подлетел бы.

– Передашь чары? – уточнила я ещё тише.

Вестник кивнул.

Я быстро прикинула, что у нас есть общеполезного и непримечательного, чтобы и помочь, и не выдать себя. И всё-таки остановилась на осенних чарах – исцеляющих, рвущих путы, добавляющих силы.

Прикрепить крошечную язвочку к письму – и всё.

– Доставишь? Уверен?

Птица снова склонила голову набок. Видимо, это означает «да, но…»

– Попутного мира, – я улыбнулась.

Вестник опять кивнул и тяжело вылетел в окно.

И (права Мирна, жив её сын) сразу же подлетел четвёртый вестник. Он отыщет Дорога очень быстро, вот только, к сожалению, путь от него не узнать. Птицы никому ничего не должны – и никогда никому ничего не показывают и не объясняют. «Работают» за постоянный кров, еду, питьё и спокойный отдых на жёрдочке, перемещаются своими, странными и волшебными путями, недоступными другим, – и всё на том.

К записке Дорога я прикрепила ещё одну полезную язвочку чар. Вестник сцапал записку и был таков. А я отсчитала положенные монеты, бросила их под бдительным взглядом смотрителя в короб, попрощалась и вышла.

На улице щипал мороз и слепяще сияло солнце. И оказалось очень много людей – тех, кто ехал по делам в горные долины, остановился на ночлег да застрял из-за зимы. И тех, кто продолжал приезжать – через сугробы, с помощью заработавших зимников. Сани – нарасхват, постоялые дворы – битком, на улицах оживлённая толкотня и предположения, сплетни, слухи, ругань…