Забытые: Тени на снегу

Нема снова покачала головой: мол, не надо. И показала на один из стульев у окна: дескать, жди. И убежала.

Я устроилась за столом, развернула оставленную Смешеном карту и прижала уголки старыми книгами. И погрузилась в изучение. Чародельные карты, едва их немного подержишь раскрытыми, становятся объёмными, «живыми» – и «поднимаются» чернильные холмики горной гряды и чёрные коробки острогов, и бегут реки, и перекатываются волны морей. А рядом с крупными городами суетятся крошечные человеческие фигурки.

Чернила – огромная редкость, и «живые» чернильные карты – более чем щедрый подарок… Заманивает, точно. Но я и не против. Кабы не Шамир и творящиеся в нём странно-страшные дела…

Отыскав на карте Холмистый, я провела пальцем линию – через центральный северный, к трём небольшим деревенькам поодаль от пути. Вероятно, моя тень-на-снегу где-то здесь… Линия налилась синевой и осталась на карте. И, если Смешен не пожалел сил, чар и времени, карта и в свёрнутом виде поведёт в нужном направлении.

Однозначно сманивает.

Однозначно сманюсь. Как только – так сразу.

Нема вернулась быстро – собранной в дорогу. Длинная тёплая чёрная юбка, подпоясанная шубка чуть выше колена, объёмный капюшон, из-под которого змеилась блестящая коса, сумка через плечо.

Смешен, появившийся следом, проворчал что-то про «этих девчонок» и махнул рукой. А я, попрощавшись и выходя из лавки вслед за говорящей, подумала, что с удовольствием поменялась бы с ней местами. Её же никто никуда не гонит – сиди спокойно да мешай зелья и плети амулеты, а она бежит к опасности со всех ног, ловко подбирая юбку. И остаться бы в лавке, чтобы по миру носился кто-то другой, выискивая и вынюхивая, а я бы мешала зелья да плела…

Вот только когда в Холмистый за старой кровью нагрянет Забытый, будет поздно жалеть, что я ничего не сделала, хотя могла.

Мы отличаемся от хладнокровных не только силой в крови. Мы не ждём, когда беда постучится в дверь, и не делаем вид, будто её нет – или она всего лишь страшная сказка, древний тёмный слух. Мы начинаем действовать, едва на снегу появится хотя бы намёк на тень опасности.

Говорящая шла по торговой улице быстро и уверенно. С ней здоровались, она кивала в ответ, но шаг не замедляла. Я, толком не отдохнув после происшествий в долине, едва за ней поспевала, запрещая себе расслабляться. И заранее выстраивала последовательность действий, если опять напорюсь на сгусток. С дыханием Зноя будет сложнее, чем с дыханием Стужи. Последний боится жара, в отличие от первого, который был этим самым жаром создан.

За воротами мы дружно замедлились и зажмурились. Слепящее ледяное солнце, в городе таившееся за широкими крышами, здесь ударило по глазам. Всё, что я успела заметить, – широкая укатанная дорога к центральному северному и сияющая белоснежная равнина. И очень высокое, после бесконечных снежных туч в долине, полуденное небо.

Нема нащупала мою руку и потянула за собой. Я прикрыла рукавом глаза и последовала за говорящей. Но, пообвыкнув, сколько ни оглядывалась, видела лишь бесконечную снежную пустошь. И лишь взобравшись на пригорок, вспомнила, почему город называется Холмистым. Покатые холмы скрывались под толстым слоем снега и, в свою очередь, прятали в снежных «складках» одинокие хуторки, редкие голые рощицы, верстовые столбы, указатели и даже приближающихся путников, которых не разглядеть, пока не поднимешься на вершину холма.

Пока мы добирались сначала до центрального северного, а потом – до деревушки, говорящая не сказала ни слова. И мне нравилась эта непринуждённая тишина, нарушаемая свистом ветра, скрипом свежего снега, редкими вскриками птиц в рощицах и далёким понуканием извозчиков. После Зима с его неуёмной подозрительностью рядом с Немой было очень спокойно. Как и ей со мной. Я знала, почему она не говорит, и она знала, откуда мне об этом известно. Да и я тоже не шибко разговорчивое существо. Мне проще делать.

Первая деревушка показалась довольно быстро. Остановившись на холме глотнуть воды, я насчитала с десяток низких каменных домиков, окружённых облезлыми деревьями и кустарниками. Поднимались к небу серые столбы дыма, злобно переругивались псины, а во дворах, расчищая снег, возились люди. А помогала работе песня, плывущая над снежными холмами. И деревенские пели так слаженно, что у меня душа сжалась.

Когда-то, в незапамятные времена, мы тоже всегда пели – за работой, за отдыхом, встречая новых искрящих, провожая уходящих… Но о том, что когда-то давно нас называли поющими, уже почти забыли даже мы сами.

Видимо, на моём лице проступило что-то… говорящее, и Нема сочувственно сжала моё плечо. То есть поняла, кто я. Наверное, к лучшему. Честно говоря, я порядком устала таиться и лицемерить. И очень хотела хоть иногда, хоть немного, хоть с кем-нибудь побыть собой. Настоящей.

– Нам нужда деревня с тенью-на-снегу, – кашлянув, напомнила я.