Забытый. Литва

Только Любаня исчезла с его глаз. Как он ни старался ее встретить, девочка как будто спряталась. Может случилось что, а может действительно пряталась? Обиделась? На что? Почему?

Наконец, сладив дело со своим сватовством, он решил уже официально найти ее и сказать. Обратился к Александре. Любаню нашли и привели. Она смотрела в пол.

—  Любаня, поздоровайся с князем,  — строго сказала «мама Шура».

—  Здравствуй, князь,  — почти прошептала девочка, не поднимая глаз.

—  Здравствуй, красавица! Что грустна?

—  Да не... Не грустна.

Кориат оглянулся на Александру:

—  Можно, мы посекретничаем тут где-нибудь?

—  Да что уж с вами поделаешь,  — княгиня улыбается и покровительственно и... Кориат вспыхивает и прикусывает губу: «Что ж я сюда-то не попробовал!.. Но теперь уж поздно, да и...»

—  Проводи меня, Любань,  — он взял девочку за руку, повел к двери. Ладошка ее покорно и вяло лежала в его руке. Как только они оказались в сенях Кориат, как всегда и как ей очень нравилось, привстал перед ней на колено.

—  Что случилось, Любаня? Что ты так грустна? Что прячешься от меня? Люба по-прежнему не поднимала глаз, а когда заговорила, в голосе послышались слезы:

—  Уезжаешь! А говорил: в тюрьму, в тюрьму... Обманщик! А меня тут бросаешь...

—  А вот и не бросаю!

—  Как?  — она так широко раскрывает глаза, столько в них радости, недоверия, страха и надежды!..

У Кориата все туманом заволокло: «Что-то ты, брат, чувствителен стал».

—  А вот так. Поедешь ко мне жить?

—  Боязно... А как? Зачем? Кто меня отпустит?

—  Ну как, как... Я тебя замуж за сына своего выдам. Он хороший, добрый. И на меня похож...

—  Такой старый?

—  Да нет,  — смеется Кориат,  — только немножко тебя постарше.

—  Рано мне еще... боязно... мама Шура не отпустит...

—  Для помолвки уже не рано. А с мамой Шурой я говорил, она тебя отпускает.

—  Правда?!  — глазенки вспыхивают, но снова:  — Боязно... как же я одна?  — и слезинки заблестели.

—  Ну как это  — одна?! А я?! А нянек с тобой отпустят каких захочешь! Да и не вот тебе  — прямо сейчас. Сейчас действительно рановато. Подрасти надо, женщиной стать...

—  А разве я не женщина?

—  Сейчас ты еще девочка. Сильно любопытная,  — он придавливает ей носик пальцем, она улыбается,  — вот подрастешь  — поймешь. Так что это довольно долгая история... Ну как? Согласна?

—  Согласна...  — Девочка прошептала это как-то так полуотвернувшись, покорно, что перед ним как живая встала опять Маша, и он поспешил отвернуться и вскочить на ноги, чтобы не испугать ребенка вдруг навернувшейся на глаза слезой.

—  Вот и ладно! Вот и хорошо! Мы с тобой заживем, Маша... ой!.. Любаня!.. Хорошо, дружно заживем! И Митя мой тебе понравится!

—  Его Митей зовут?

— Да-

Любаня делает озабоченное и загадочное лицо, манит пальцем посекретничать. Кориат опять припадает на колено, наклоняется к ней. Она щекочет губами его ухо:

—  Ты никому не скажешь?

—  Никому!

—  Смотри, а то мне влетит!

— Ну что ты!

—  Знаешь, какая у нас в тереме суета? Радость!

— Что такое?!

—  Мама Шура забеременела!

— Да что ты!!

—  Да. Все молчат, сглазить боятся. Вот я тебе уж по секрету...

—  Ах ты, разведчица моя золотая!  — Кориат целует ее в щеку,  — Ну, слава Богу! Будет теперь у тебя сестричка... или братик...  — И подумал про себя:  — «Теперь, может, и к тебе мама Шура смягчится».

—  Если братик родится, я его Митей буду звать.  — Любаня краснеет и опускает глаза.

* * *

Через неделю, 2-го февраля, Кориат, слегка хмельной, красивый и счастливый, покинул Москву. Он увозил с собою три помолвки с двумя совсем готовыми свадьбами, радуясь больше всего помолвке «своей»; «вечный» мир с Москвой ожидая похвал от Олгерда и всей братии; а оставлял здесь кучу друзей и подруг, провожавших его, как и везде, с искренним сожалением, а многие даже со слезами.

Когда он прощался с Любаней, все умилились, а мама Шура даже вытерла глаза. Кориат подбросил девочку высоко-высоко, так что она завизжала от страха и восторга, поймал, прижал к себе, расцеловал в щеки и в нос и шепнул на ухо:

—  Ну, жди, готовься. Ты хорошей женой должна стать! Я уж знаю. Девочка улыбалась сквозь слезы:

—  Я уж постараюсь!

В обозе литвин ехала с большим комфортом ордынская невольница Юли, подаренная лично Кориату лично князем Федором Глебовичем в знак великой дружбы и уважения.

После путешествия из Орды в Москву Кориат старательно обходил дом князя Федора, одного из лучших своих друзей, сторонкой. И думал, что легко отделался. Но в самый последний, самый грустный и приятный момент расставания Глебыч всучил-таки милому другу подарочек. Ну как мог Кориат отказаться?!

И поехала Юли в Литву.

А князь Федор крестил уходящий по Смоленской дороге обоз и причитал истово, но шепотом:

—  Господи! Прости мя, грешного, а Михаила спаси и помоги ему! Как он справится с этой стервой, один ты знаешь, Боже великий и милосердный!

* * *