Забытый. Литва

Дружба с Москвой и возникший в связи с этим, хотя и очень шаткий нейтралитет Орды как нельзя кстати пришлись Олгерду. И воспользовался он этим мастерски! Не опасаясь теперь за тылы и всячески умасливая рыцарей и пудря им мозги, для чего опять отправил в Мальборк Кориата, Олгерд силами Любарта и старших Кориатовичей тем же летом 1350 года обрушился на Польшу и сумел освободить всю Волынь, исключая Холм.

У Любарта были и силы, и желание идти дальше и достичь большего, но прилетела весть из Мальборка от Кориата. Обеспокоенный успехами Литвы, заволновался Орден. Пришлось остановиться.

Затеялись длинные, нудные, ни к чему не ведущие переговоры, на которых стороны осыпали друг друга упреками и убивали время в ожидании решительных действий.

Так прошли зима и весна 1351 года. Наступило лето. Войско Любарта вовсю готовилось к походу.

* * *

—  Отче, дед опять молчит.

—  Об чем?  — Монах не оборачивается, занятый своей писаниной.

—  О походе, об чем же еще! Все собираются через неделю, а то и раньше, выступать, а он молчит.

—  М-м-м...

—  Значит, опять нас не возьмет?

—  М-м-м...

—  Ты чего мычишь?! Ты с ним хоть разговор-то заводил?

—  Об чем?

—  Об чем, об чем!  — взрывается Митя.  — Об том, что нам в поход пора! Чтобы он меня... нас... с собой взял! Ты что же, значит, не говорил, что ли?..

Монах резко оборачивается:

—  Вот что, князь, ты из меня загородку не делай, хватит! И так я твоему деду наговорил и наделал  — вот! (Он машет рукой у горла). А тут... Дело нешуточное! Война, смерть! Ты сам видишь, как он за тобой следит. За тот еще подвиг наш с тобой у Волчьего лога до сих пор на меня косится.

—  Так мы же договорились вроде!..

—  Договорились... вроде... А я подумал, подумал... Давай-ка ты сам. Ты сам только можешь договориться. Если сможешь, конечно...

—  Ах, так?! Ну ладно! Ну коли так  — ладно!  — Митя так злится, что не находит, что еще сказать.  — Ну если я его уговорю, шиш ты со мной пойдешь, все, дружба врозь!

—  Ишь ты как!

—  Вот так!

—  А кто ж там тебя от глупостей оберегать станет?

—  Не дождешься!

—  Чего? Глупостей? Ну это ты, брат, хватил.

—  А что, на тебе одном свет клином сошелся? Вон, дед поможет.

—  Да-а, деду только и дел, что тебе сопли подбирать. Потому, может, и не хочет он тебя брать. Ему полком командовать, а тут еще ты... Так что, когда проситься будешь, напирай на то, что я от тебя ни на шаг.

—  Еще чего!

—  Ну как знаешь. Мне, думаешь, больно охота за тобой в пекло лезть? Я и тут могу на печке посидеть, бражки попить.

—  Тоже мне, ангел-хранитель,  — фыркает Митя,  — а помогать не хочешь. Он медлит, мнется, потом вздыхает тяжело и выходит, неслышно притворив за собой дверь.

Монах оглядывается.

«Ушел?.. Загрозил... Я бы с удовольствием посидел тут и год, и два, и сколько хошь, чем под польские стрелы лезть. Хоть и неважно они стреляют, не то что татары, а все ж... Ох, стрелы, стрелы... с мечом али копьем сам управляешься. Если и получишь по тыкве  — сам виноват. А эти... Не знаешь  — ни откуда ее ждать, ни когда... Как кара небесная. И вовсе я не огорчусь, если ты не уговоришь деда. Хотя на его месте я бы уже подумал... Пора. Тринадцать лет  — биться еще рано, а ума-разума набираться, командовать учиться  — пора! Ну а если с собой не возьмешь, я не обижусь,  — и тяжело вздыхает, — эх-хе-хе. врешь! Сам не усидишь. На теплой лежанке, ногдаребенок под стрелы?..»

О чем говорили дед с внуком (а говорили они долго) монах не узнал. Митя не стал рассказывать. После встречи с дедом он пришел и молча уселся за стол. Отец Ипат не выказал никакого любопытства, долго не поднимал головы от своей писанины, наконец проворчал:

—  Ну, чего выторговал?

—  Думаешь, выторговал?

—  По тебе вижу.

— Выторговал. Только...

—  Что  — только?

—  Он без тебя не берет.

—  Ааа! А ты все-таки без меня думал?

—  А что ж, раз ты не хочешь.

—  Ххе! Мое хочешь  — не хочешь, пока из тебя человека не сделаю, ничего не значит, и на печи мне до той поры не сидеть.

—  Так ты, значит, что?! Пойдешь?!  — Глаза мальчика вспыхивают, он вскакивает, хватает монаха за руки, он с радостью бросился бы к нему и на шею, но воину, собирающемуся в поход, это вроде как-то не пристало...

* * *

Поход, однако, начался некрасиво, нестройно, то есть, совсем не так, как ожидал Митя.

Бобер повел было полк к Луцку, на соединение с Любартом, но буквально через час после выступления прискакал запоздавший гонец, привез приказ: на соединение с основными силами не ходить, следовать отдельно, скрытно, по болотам (чего-чего, а болот южней Припяти хватало, даже слишком, и не многие разведчики Бобра знали по ним все тропы) и выходить на соединение с Любартом аж северо-западнее Владимира в условленном месте.

Бобер чертыхнулся  — больше пятидесяти верст по болотам! Обоз пришлось вернуть почти весь  — не пройдет, оставили десяток арб  — двуколок с огромными колесами, этим и болота под силу.

Лошади вязли, шесть утонуло, местами приходилось идти след, в след, по одному, а арбы тащить почти на руках. Для девяти сотен это было очень долго, нудно, тягостно.