Забытый вопрос

Однажды я засталъ Анну Васильевну на террасѣ въ оживленныхъ переговорахъ съ Булкенфрессомъ. Музыкантъ раздраженнымъ тономъ жаловался на то, что Fraülein Hanna условилась съ нимъ утромъ повторить "за leèon de piano" и просила его зайти въ ней для этого въ 6 часовъ послѣ обѣда, что онъ и исполнилъ, но не нашелъ ея дома и, узнавъ, что она въ павильонѣ, у "madame von Lubianski", отправился туда за нею, но что тамъ этотъ "гробіанъ Педрушка, der wilde Grum въ красный жилетъ", не пустилъ его и "такъ глупо — il est donc si pête (bête), vous savez! — сказалъ ему, что никого дома нѣтъ и не при-ни-ма-ютъ; іmachinez vous èà!" негодуя и передразнивая Петрушку, восклицалъ Булкенфрессъ, очевидно до крайности разобиженный.

— Но… можетъ въ самомъ дѣлѣ ихъ нѣтъ тамъ, можетъ онѣ въ садъ пошли… говорила на это Анна Васильевна.

— Нѣтъ? заколотилъ себя въ грудь Булкенфрессъ. — Можетъ быть, душа ихъ полетѣла въ садъ или другой мѣсто, а ихъ персонъ тамъ сидятъ, въ павильонъ, желчно сострилъ онъ, — я самъ чрезъ окошко слышалъ, какъ онѣ оба смѣялся… Madame Lubianski очень весело жить теперь…

Всѣ черты Анны Васильевны болѣзненно сжались, точно иголкой укололи ее. Она съ отвращеніемъ и тоской отвернулась отъ нахала…

— Борисъ, а, будь такой добрый, взволнованнымъ голосомъ обратилась она ко мнѣ,- сходи… туда… скажи, что прошу я Галечку… что ей надо, — чтобъ урокъ шла брать…

— Сейчасъ, сейчасъ, Анна Васильевна!

Я вбѣжалъ прямо въ гостиную павильона. Въ глубинѣ комнаты, на низкомъ диванѣ, сидѣли рядомъ Любовь Петровна и Галечка и разсматривали какой-то альбомъ.

— Pardon, madame, сказалъ я, расшаркиваясь такъ церемонно, что Любовь Петровна разсмѣялась, — я пришелъ за mademoiselle Anna.

— За мной? Галечка холодно и величаво смѣрила меня удивленнымъ взглядомъ.

— За вами. Вы должны въ 6 часовъ prendre votre leèon de musique, и ваша maman проситъ васъ идти.

— Maman? Почему она знаетъ?

— Ей сказалъ вашъ учитель. Онъ самъ приходилъ сюда, только его не пустили…

— Кто не пустилъ? въ свою очередь, подняла на меня удивленные глаза Любовь Петровна.

— Вашъ Петрушка.

— Quel idiot! засмѣялась она, приподнявъ плечи.

— Хорошо, я сейчасъ приду, все такъ же величаво объявила мнѣ "губернаторша".

Я поклонился и вышелъ.

Невдалекѣ, подъ деревомъ, ждалъ меня Булкенфрессъ.

— Галечка сейчасъ придетъ, сказалъ я ему и хотѣлъ пройти мимо, но онъ остановилъ меня вопросомъ:

— A вы спросилъ Frau von Lubianski, зачѣмъ она мнѣ дверь въ носъ заперъ?

— Я сказалъ, что васъ не пустилъ въ ней Петрушка.

— A она што сказалъ? съ сверкающими любопытствомъ и нетерпѣніемъ глазами воскликнулъ музыкантъ.

— Она сказала: quel idiot!… Она это про Петрушку сказала, Herr Bogenfrisch.

— A о мнѣ што? спросилъ онъ опять, пропустивъ безъ вниманія мое лукавое намѣреніе.

— A про васъ ни слова, ни единаго.

Булкенфрессъ сложилъ губы въ вислую улыбку и вдругъ озадачилъ меня новымъ, неожиданнымъ вопросомъ:

— Comment prenez vous le thé, cheune homme?

Я, недоумѣвая, поднялъ на него глаза.

— Versteht sich: avec du lait ou du citron?

— Съ молокомъ, отвѣчалъ я, смѣясь.

— A вы знайтъ, што съ цитронъ дѣлаютъ, кагда чай выпилъ?

— A что?

Я не понялъ въ первую минуту.

— Какъ што-о, какъ што-о! поблѣднѣвъ отъ какого-то внезапнаго прилива злости, передразнилъ меня Булкенфрессъ. — Сокъ въ чашка остался, — а корка вонъ выкинулъ, въ помойный яма… Вотъ што!

— Ну да, — это конечно!

И я окончательно расхохотался.

— А! вамъ ошень смѣшно? уже шипя говорилъ онъ.- A вы желай qu'on vous jette par la fenêtre, въ помойный яма?…

— Нѣтъ, не желаю!

— И я не желай! A это со мной сдѣлалъ Frau von Lubianski! воскликнулъ музыкантъ, задыхаясь и подлавливая кончикомъ носа спадавшія очки, — mit mir, Johann-Maria Bogenfrisch aus Salzburg!…

И, вскинувъ на меня свои маленькіе раздраженные глазки, онъ мотнулъ головой съ какимъ-то угрожающимъ видомъ. — и побѣжалъ прочь по направленію Галечкинаго флигеля.

— Вотъ откуда первая туча! пронеслось у меня въ головѣ. Въ тотъ же вечеръ я передалъ весь этотъ разговоръ m-r Керети.

— Quel animal, quel animal! воскликнулъ онъ, выслушавъ меня, — avec sa manie de fourrer son nez partout! Il se fera écraser comme un insecte, — qu'il est, домолвилъ мой честный французъ, гадливо поморщившись.

— A намъ съ вами давно бы пора вернуться а Tikvode (то-есть въ Тихія Воды), проговорилъ онъ, помолчавъ, — l'air n'est plus sain ici!…

XXXI