Забытый вопрос

— Онъ спитъ, кажется, промолвила она. — Онъ спитъ, не правда-ли? спросила она Анну Васильевну. зашедшую вслѣдъ за нею за ширмы, безпокойно глядя на нее. Та утвердительно кивнула.

— Спитъ, значитъ — не страдаетъ… Слава Богу! сказала она тихо, какъ бы про себя, и едва замѣтно перекрестилась.

И она осторожною поступью направилась въ креслу, стоявшему у окна.

Командоръ привсталъ и отпустилъ ей глубокій и сухой поклонъ.

— Que je ne vous dérange pas, садитесь пожалуйста, молвила она, усаживаясь сама. — Этого надо было ожидать, начала она, пытливо поглядывая то на командора, то на смущенную тетку, которая, въ свою очередь, вопросительно подымала то-и-дѣло на нее глаза и тотчасъ же боязливо опускала ихъ, какъ только встрѣчались они съ ея взглядомъ: — этого надо было ожидать: всѣ доктора, въ Петербургѣ и за границей, — а съ кѣмъ я не совѣтовалась! примолвила она, слегка приподымая плечи, — всѣ говорили мнѣ, что этого рода пораженія безпощадны, что за ударомъ, раньше или позже, неминуемъ бываетъ другой, третій… Развѣ бывали случаи, чтобъ отъ этого когда-нибудь радикально вылѣчивались? обратилась она къ маіору, какъ бы требуя отъ него подтвержденія своимъ словамъ.

Командоръ промычалъ отрицательно. Она какъ-бы благодарно-ласково улыбнулась ему.

— Мы должны еще благодарить Бога, продолжала она, — что организмъ его

настолько былъ живучъ, что мы почти три года могли поддерживать его кое-какъ… Въ послѣднее время ему даже было замѣтно лучше…

— A совсѣмъ же къ лучшему шло! печально воскликнула Анна Васильевна.

— Мнѣ впрочемъ, заговорила опять Любовь Петровна, — этотъ молодой человѣкъ, cet étudiant en médecine, говорилъ, что отчаяваться не слѣдуетъ, что жизнь можетъ еще продолжиться.

— Какая ужь въ чорту это жизнь, сударыня! пробурчалъ вдругъ маіоръ и тутъ же скояфуженно отворотился, словно говоря себѣ:- дернуло же меня хватить такую штуку дамѣ!

— Какая жизнь была ему всѣ эти три года! глубоко вздохнула она. — Я бы для себя не хотѣла такой жизни!… Страдать самому и знать, что изъ-за тебя мучаются другіе! Да развѣ смерть, воскликнула она съ блеснувшимъ мгновенно взоромъ, — развѣ смерть не предпочтительнѣе въ тысячу разъ такого существованія?…

Анна Васильевна потупилась съ такимъ видомъ, что конечно-молъ такая жизнь хуже пекла, но какъ рѣшаешься ты говорить объ этомъ?

— A кого изъ докторовъ можно надѣяться увидѣть скорѣе? спросила ее Любовь Петровна.

— A Кикинъ, уѣздный, должно быть пріѣдетъ, отвѣчала та, — только толку съ него не будетъ, потому давно забылъ себя человѣкъ…

— Дядюшка совсѣмъ было уморилъ меня сегодня, заговорила опять Любовь Петровна, — онъ такъ напугалъ меня, что я подумала… все кончено. Конечно, не утѣшительно и это…. но все же надежда еще не совсѣмъ потеряна для тѣхъ, кому онъ дорогъ, задумчиво домолвила она.

Страннымъ оттѣнкомъ звучали эти слова: словно хотѣла она сказать ими, что она допускаетъ, что онъ можетъ быть "дорогъ" другимъ, не ей, и что ей вѣдомо, что этого никто и не предполагаетъ, ичто она слишкомъ горда, чтобъ унизить себя притворствомъ, дѣлая видъ, что она его любитъ. — Знаетъ-ли она, или не знаетъ, что происходило тамъ, подъ окномъ "храма отдохновенія?" — думалъ я:- знаетъ-ли, что не случай, "котораго надо было ожидать", а то, что видѣлъ ея "законный супругъ", лишило его послѣднихъ признаковъ человѣческаго существа? И я глядѣлъ на нее все пристальнѣе и внимательнѣе и чувствовалъ на себѣ опять ея прежнее, всегдашнее обаяніе. Да полно, и происходило-ли тамъ что-нибудь, не видѣлъ-ли я все это во снѣ? представлялось мнѣ даже минутами, — такъ хотѣлось мнѣ найти ее невиновною, объяснить просто тѣмъ, что дѣйствительно "напугалъ ее дядюшка", тѣ пробѣгавшія по ея лицу судорожныя движенія, которыя она старалась видимо прикрыть то зѣвотой, то легкимъ подергиваніемъ плеча, будто платье ея ей было узко. Мнѣ не хотѣлось допустить въ ней сознанія, раскаянія въ совершенномъ ею злѣ, но я чувствовалъ, что чѣмъ сильнѣе страдала бы она имъ, тѣмъ холоднѣе отливало бы отъ синевы ея глубокихъ глазъ, тѣмъ высокомѣрнѣе улыбались бы эти сухія губы, которыя тщетно старался увлажить пробѣгавшій по нимъ воспаленный языкъ ея… Я читалъ на ея лицѣ выраженіе чего-то непреклоннаго до безпощадности, но очевидно было для меня, что не легко доставалась ей эта непреклонность: ее вызывало, казалось, изъ нѣдръ души ея опасеніе за дорогое ей и угрожаемое право, а не бездушіе преступника…

Командоръ, въ свою очередь, я замѣчалъ, внимательно наблюдалъ за красавицей, изъ-подъ своего равнодушнаго вида, и какъ бы допытывался, насколько въ эту минуту заслуживала она порицанія или снисхожденія. Мало-по-малу разжимались его сурово сдвинутыя брови: и его будто подкупали эти спокойствіе и гордость, и красота, и онъ, какъ я, спрашивалъ себя можетъ быть: да въ чемъ же виновата она въ сущности?