Забытый вопрос

— И какъ хорошо сдѣлали! сказала матушка, цѣлуя ее:- а не то, я такъ бы и уѣхала, не простившись съ вами.

— A куда это, куда? спросила съ безпокойствомъ Анна Васильевна.

Maman передала ей про болѣзнь батюшки, про свое затрудненіе.

— Ахъ, Боже мой миленькій! чего же вы затрудняетесь? Поѣзжайте завтра съ Настей и сестрицу забирайте съ собою, а Бориса и Леву я заберу…

— Вы? добрая моя!…

Матушка даже покраснѣла отъ удовольствія. Видно было, что эта мысль не приходила ей въ голову и что она очень обрадовалась предложенію своей пріятельницы.

— A вы что думали? молвила смѣясь Анна Васильевна. — Заберу обоихъ и поѣдемъ, а вернетесь, представлю назадъ цѣлыхъ и здравыхъ… Какъ Вася мой будетъ радъ! обратилась она ко мнѣ:- онъ тебя очень полюбилъ, Боренька; когда уѣзжала я, прибѣжалъ ко мнѣ: тетушка, говоритъ, Бориса отъ меня поцѣлуйте покрѣпче.

Я весь горѣлъ отъ радости.

— Ты радъ, я знаю, шепнула мнѣ на ухо Настя, — faire le grand garèon въ Богдановскомъ… Гадкій!

И она такъ больно ущипнула меня за локоть, что въ другое время я бы непремѣнно вскрикнулъ. Но я не чувствовалъ ни боли, ни упрековъ совѣсти въ эту минуту. Я думалъ только: "наконецъ-то судьба соединяетъ насъ; одну только ночь переспать, и мы будемъ вмѣстѣ съ Васей!"

— И не думайте, не горюйте! говорила тѣмъ временемъ Анна Васильевна задумавшейся матушкѣ. — Завтра рано вмѣстѣ и выѣдемъ всѣ. Съ Богомъ поѣзжайте себѣ въ городъ, а я съ мальчуганами вашими до дому; въ одинъ часъ и поѣдемъ. Пошлите, прошу, сейчасъ въ Богдановское, чтобы меня сегодня не ожидали. Я у васъ ночую! заключила она рѣшительнымъ тономъ.

Она, видимо, расхрабрилась, наша добрая Анна Васильевна, и очень выросла въ собственномъ мнѣніи съ тѣхъ поръ, какъ рѣшилась "взять да и уѣхать" отъ гостей своихъ.

Лева ликовалъ и то-и-дѣло кидался обнимать старую свою пріятельницу-баловницу.

Въ половинѣ десятаго его услали по обыкновенію спать.

— Настя, Борисъ, и вамъ пора! сказала матушка. — Завтра надо подняться пораньше.

Мы простились.

Едва успѣлъ я ступить въ большую неосвѣщенную гостиную, по пути въ мою комнату, какъ услышалъ голосъ Анны Васильевны:

— До смерти люблю вашего Бориса, говорила добрая женщина матушкѣ,- славный онъ у васъ такой…

— Ахъ, добрая моя, поспѣшно заговорила за ней maman, — насчетъ Бориса у меня къ вамъ будетъ просьба.

"О чемъ это?" подумалъ я съ удивленіемъ, безсознательно замедляя шаги.

— Мг Керети боленъ, продолжала матушка. — Я не знаю право, какъ быть; нельзя и требовать теперь, чтобъ онъ вѣчно былъ при дѣтяхъ, а между тѣмъ я бы не желала, чтобы Борисъ, въ особенности, слишкомъ разсѣевался. У васъ всегда такая пропасть народу…

— Какъ въ Ромнахъ на ярмаркѣ, домолвила съ какою-то покорностью и вздыхая, Анна Васильевна. — Знаю я, знаю; что будете съ моимъ Ѳомой дѣлать! — Впрочемъ насчетъ вашего Бориса не безпокойтесь. Я его съ французомъ наверху помѣщу, подлѣ Герасима Иваныча; тамъ они и будутъ жить рядомъ съ Васей, и учиться могутъ вмѣстѣ, изабавляться… Вотъ еще скажу вамъ, Софья Михайловна, золотой мальчикъ этотъ Вася Лубянскій! Я такъ рада, что привезу ему завтра товарища! A то вѣдь день цѣлешенькій одинъ съ отцомъ убогимъ…

— A Любовь Петровна не съ мужемъ? живо спросила матушка.

Анна Васильевна не сейчасъ отвѣчала.

— Нѣтъ, наверху ей мѣста мало и встаетъ она поздно. Она внизу живетъ, въ павильонѣ…

— Ну, и тѣмъ лучше! проговорила матушка такъ тихо, что я едва разслышалъ.

Но пріятельница ея громко и вопросительно проговорила:

— Тѣмъ лучше?

Матушка, въ свою очередь, не торопилась отвѣчать.

— Вы не смѣйтесь, добрая моя, начала она наконецъ, слегка заикаясь, — я это, думая о Борисѣ, сказала.

— Какъ такъ о Борисѣ? переспросила опять сосѣдка съ явнымъ изумленіемъ.

— Я буду откровенна съ вами, отвѣчала матушка. — Борису шестнадцатый годъ минулъ. Я знаю, я старалась такъ держать его, до сихъ поръ онъ ребенокъ. Но онъ мальчикъ пылкій, съ воображеніемъ; въ эти годы голова начинаетъ бродить… Чѣмъ дальше будетъ онъ отъ такой женщины, какъ Любовь Петровна, тѣмъ…

— Что же вы объ ней думаете, Софья Михайловна? съ испугомъ въ голосѣ прервала ее Анна Васильевна, громко всплеснувъ руками. — Боже миленькій, что вы объ ней думаете?

Сердце такъ и стучало у меня. "Стыдно подслушивать, уходи скорѣе!" шептала моя совѣсть, между тѣмъ какъ неодолимое любопытство приковывало ноги мои въ полу.

— Я думаю, что мальчику вскружить голову не трудно, сказала матушка съ оживленіемъ, — а Любовь Петровна такъ привыкла кружить головы всѣмъ и каждому, что попадись ей Борисъ, она и его въ себя влюбитъ за неимѣніемъ лучшаго; я замѣтила тогда у васъ на именинахъ: ея глаза и не мальчика съ ума сведутъ! A я нахожу, рано ему еще о женщинахъ думать, моему Борису!…

Я весь вспыхнулъ въ темномъ углу моемъ.

"Maman все замѣтила!" едва не сорвалось у меня съ языка. Я прикусилъ его чуть не до крови и весь обратился въ слухъ.

— Нѣтъ, отвѣчала сосѣдка, — Богъ знаетъ, что вы думаете, Софья Михайловна! Не возьметъ Любочка такого грѣха… Вѣдь Борису съ ея сыномъ одни годы! Да и не то, не то у нея теперь на думкѣ.

Анна Васильевна пріостановилась.