Забытый вопрос

Въ отведенномъ намъ покоѣ мы застали Максимыча, уже успѣвшаго разобрать и разложить наше добро по шкапамъ и столамъ, и Керети, весело болтавшаго съ пріятелемъ своимъ Булкенфрессомъ. Приходъ Ѳомы Богдановича, принесенныя мною каррикатуры еще увеличили эту веселость. Музыкантъ въ глаза подымалъ на смѣхъ своего Gutsbesitser'а, какъ называлъ онъ Ѳому Богдановича, который въ простодушіи своемъ и допустить не могъ, что онъ служитъ посмѣшищемъ человѣку, живущему у него на хлѣбахъ. Ѳома Богдановичъ плохо разумѣлъ по-французски, а объяснялся еще хуже; изъ этого проистекали презабавныя недоразумѣнія, выходившія еще смѣхотворнѣе въ переводѣ ихъ Булкенфрессомъ Керети, который только рукой отмахивался, повторяя: Mais finissez donc, vous allez me faire périre de rire! Онъ наконецъ замѣтилъ по моимъ глазамъ, что ему неприлично принимать участіе въ этомъ шутовствѣ, оскорбительномъ для человѣка, подъ кровомъ котораго мы находились.

— Voyons, finissez donc pour de bon! сказалъ онъ музыканту, — vous devenez inconvenant!

Булкенфрессъ глянулъ на меня изъ-подъ очковъ, сжалъ губы и смолкъ. A добрѣйшій хозяинъ, трепля его по плечу, поощрялъ его:

— Ай да нѣмецъ, — потѣшилъ! Съ нимъ со скуки не помрешь! Pas mourir triste avec lui! пояснилъ онъ Керети.

— Non, monsieur, non, jamais, отвѣчалъ ему тотъ, отворачиваясь, чтобы не расхохотаться снова.

Ѳома Богдановичъ ушелъ. а за нимъ Булкенфрессъ увелъ къ себѣ моего гувернера.

— Безпокойно имъ будетъ здѣсь, кивая во слѣдъ Керети головой, сказалъ мнѣ Максимычъ, едва остались мы съ нимъ вдвоемъ.

— A почему ты думаешь?

— Сами видите, окна-то куда выходятъ. Здѣсь по вечерамъ лясы да плясы, въ самой этой залѣ, значитъ, индѣ до пѣтуховъ; говорятъ, иной разъ всякая тутъ музыка бываетъ, пьютъ и играютъ, — вотъ этотъ самый музыкантъ исполняетъ, а съ нимъ и вся офицерія здѣшняя. Гдѣ же больному покой себѣ имѣть? Да и вамъ самимъ, Борисъ Михайловичъ, не знаю, какъ спать-то вамъ будетъ здѣсь.

— Э! еще какъ спать буду, Максимычъ!

— Ну, глядите, чтобы мнѣ завтра одѣяла съ васъ не тащить. Не ожидаю я здѣсь большаго покоя ни для кого, то-есть, примолвилъ мой дядька, морщась и шевеля плечами, что всегда означало въ немъ крайнее неудовольствіе. — Содомъ, какъ есть содомъ! подтвердилъ онъ, значительно взглянувъ на меня, — поживите, сами увидите, а не увидите, такъ это, значитъ, для васъ еще лучше.

"Максимычъ, подумалъ я, вѣрно что-нибудь слышалъ про этого противнаго барона и про…." Но мнѣ стыдно было разспрашивать моего старика. и я снова отправился къ Васѣ. "Когда я ее

увижу, непремѣнно замѣчу, въ перчаткахъ она или нѣтъ", обѣщалъ я себѣ, припоминая опять то, что разсказывала вчера Анна Васильевна матушкѣ.

XIII

Герасимъ Ивановичъ спалъ въ своемъ креслѣ. "Анна Васильевна только-что къ нему заходила, сказалъ мнѣ Вася, и ушла къ дочери." Вася повелъ меня въ свой пріютъ, какъ онъ называлъ очень милую съ ковромъ комнатку, въ которой когда-то спала Галечка, переведенная теперь, по случаю пріѣзда Лубянскихъ, въ другую часть того же этажа. Онъ передалъ мнѣ, что отецъ его обыкновенно засыпаетъ по нѣскольку разъ въ день, за то ночи проводитъ почти безъ сна, сидя одинъ, въ потьмахъ, у открытаго окна. "Онъ сердится, говорилъ Вася, когда Савелій или я входимъ къ нему въ это время. Но вѣдь нельзя же оставить его совсѣмъ одного, и мы поэтому чередуемся съ Савеліемъ и еще другимъ человѣкомъ, который при папа. Я дежурю въ своей комнатѣ отъ девяти часовъ до двѣнадцати, потомъ приходитъ мнѣ на смѣну Савелій и сидитъ здѣсь до двухъ, а потомъ тотъ человѣкъ до зари; на зарѣ папа всегда заснетъ, и это его лучшій сонъ.

— И это все ты такъ устроилъ? спросилъ я.

— A то это же? отвѣчалъ онъ улыбаясь.

— Нѣтъ, я думалъ… твоя мама…

— Мама… да… пробормоталъ Вася, и онъ торопливо провелъ рукой по лицу. — Она обыкновенно приходитъ сюда утромъ, послѣ завтрака….

— Ты только тогда ее и видишь?

— Она живетъ тамъ, въ павильонѣ. Вася указалъ въ окно по направленію сада, — обѣдаетъ она внизу со всѣми, а я здѣсь, и вечеромъ также здѣсь, внизъ я почти никогда не схожу… A много ты стиховъ сочинилъ за все это время? спросилъ онъ меня вдругъ, очевидно желая заговорить о другомъ.

— Нѣтъ, я ничего не сочинялъ, такъ скучно было. Мнѣ очень хотѣлось тебя видѣть, Вася.

— Спасибо тебѣ, Боря, ты добрый. Со мною не весело, какъ съ другими, я это знаю, а вотъ ты полюбилъ меня…

— И еще какъ! Мнѣ кажется, что я съ тобой друженъ отъ самой колыбели. Отчего это такъ бываетъ, что сразу увидишь, и вдругъ полюбишь?

Вася улыбнулся.

— Пословица говоритъ: рыбакъ рыбака видятъ издалека. Ну, и хорошіе люди тоже, должно-быть, узнаютъ другъ друга…

— A развѣ хорошій человѣкъ, прервалъ я его, — непремѣнно долженъ полюбить такого же хорошаго? Развѣ такъ не можетъ случиться, что просто полюбишь, самъ не зная за что?

— И что тогда? спросилъ неожиданно Вася.

— Что? не знаю… промолвилъ я, озадаченный такимъ вопросомъ.

— Я думаю, сказалъ онъ, съ внезапнымъ волненіемъ въ голосѣ,- что отъ этого можетъ произойти много нехорошаго…

— Отчего нехорошаго, Вася?