Забытый вопрос

Онъ меня тотчасъ же узналъ, улыбнулся, — не какъ тогда, въ саду, — улыбнулся какъ всѣ люди, и приподнялъ, къ немалому моему удивленію, свою правую руку.

— Вы очень поправились съ тѣхъ поръ. какъ я васъ не видалъ, сказалъ я, взявъ эту руку, которая далеко уже не была такая ледяная, какъ тогда.

— Это еще не все! воскликнулъ радостно Вася:- онъ заговоритъ сейчасъ!

Больной улыбнулся снова. губы его зашевелились, и онъ съ трудомъ, тихо и медленно, но такъ, что я явственно могъ разслышать, проговорилъ:

— Я очень радъ васъ видѣть…

— A я какъ радъ, что вамъ лучше. Герасимъ Иванычъ! васъ узнать нельзя!

Вася восторженно глядѣлъ на отца и на меня; мое непритворное удивленіе удостовѣряло его. что состояніе больнаго шло дѣйствительно несомнѣнно къ лучшему.

Но самъ больной вѣрилъ-ли своему выздоровленію, сознавалъ-ли онъ это несомнѣнное лучше, которому такъ радовался его сынъ? Едва-ли! Все та же унылая, безотрадная мысль. выраженіе которой такъ поразило меня при первой встрѣчѣ съ нимъ, горѣла все тѣмъ же неугасимымъ огнемъ въ глубокихъ впадинахъ его глазъ; онъ усиленно старался улыбаться, а эти темные глаза въ то же время какъ будто говорили мнѣ: "не вѣрю, я не вернусь къ жизни, — да и къ чему?…"

"О, Боже мой, думалъ я. какой онъ несчастный, безконечно несчастный человѣкъ! И къ чему онъ такъ добивался ея любви. къ чему пугалъ ее этими непонятными "ласками, отъ которыхъ она стыла какъ плита могильная?"

Я старался не глядѣть на Васю. словно онъ. могъ отгадать, что пробѣгало у меня въ мысли въ это время.

Ѳома Богдановичъ явился мнѣ на выручку. Онъ съ шумомъ влетѣлъ въ комнату, объявляя, что комната моя готова и Керети тоже, и что самъ французъ тутъ, и что онъ къ нему послалъ Булкенфресса, чтобы французу одному скучно не было, и что племянникъ его, Герасимъ Ивановичъ, совсѣмъ молодецъ, и что все отлично вообще, и Ганнуся такъ славно умомъ прикинула, выведя Софью Михайловну изъ затрудненія и привезя насъ въ Богдановское, что онъ отблагодаритъ ее тѣмъ, что на Успеніе дастъ всему сосѣдству балъ, на которомъ окончательно оправившійся Герасимъ Ивановичъ будетъ съ нимъ, Ѳомой Богдановичемъ, "откалывать гопака", Весь этотъ добродушный вздоръ сопровождался, по обыкновенію, хохотомъ, бѣганьемъ взадъ и впередъ по комнатѣ, щекотаніемъ собесѣдниковъ своихъ подъ мышки и всѣмъ этимъ гамомъ, который будто носилъ въ себѣ добрый помѣщикъ какъ табакерку съ музыкой, и безъ котораго онъ жить не могъ, какъ рыба безъ воды.

— A гарныя цацки

прислалъ я тебѣ? спросилъ онъ вдругъ Герасима Ивановича, держась подъ бока отъ смѣху и указывая на попавшуюся ему на столѣ каррикатуру, изображавшую французскаго короля Луи-Филиппа въ видѣ груши.

Больной нѣсколько разъ качнулъ утвердительно головой.

— Ну вотъ, я радъ, и не скажу какъ радъ! Спасибо барону! Я ему все говорю: а чѣмъ бы это мнѣ моего недужнаго утѣшить? A онъ говоритъ: картинки покажите ему, у меня ихъ интересная коллекція. Вотъ и прислалъ; тутъ еще не все, обѣщалъ другую папку прислать.

Герасимъ Ивановичъ задвигался вдругъ тревожно въ своемъ креслѣ.

— Что, папа? подбѣжалъ къ нему Вася.

Больной зашевелилъ губами.

— Не надо! прошепталъ онъ.

— Чего не надо, папа?

Глаза указывали на эстампы, лежавшіе на столѣ, рука нетерпѣливо двигалась сверху внизъ…

— Унести ихъ прочь?

— Да! да! съ напряженіемъ, довольно громко произнесъ больной.

Ѳома Богдановичъ, открывъ ротъ, съ изумленіемъ глядѣлъ на эту сцену: онъ ничего не понималъ.

Вася съ замѣшательствомъ взглянулъ на дядю.

— Ему довольно, объяснилъ онъ, — онъ утомляется…

— A утомляется, такъ и не надо! воскликнулъ совершенно удовлетворенный Ѳома Богдановичъ. — Борисъ, бери это все, неся къ своему французу, пусть подивуется на своего короля, какая изъ него здоровая дуля вышла… A можетъ, онъ обидится? спросилъ онъ меня, — такъ ты ему не показывай.

— Нѣтъ, смѣясь отвѣчалъ я, собирая эстампы, — ему это, напротивъ, очень понравится: онъ Луи-Филиппа терпѣть не можетъ.

— О! скажите на милость, своего короля терпѣть не можетъ! И Ѳома Богдановичъ приподнялъ плечи съ негодованіемъ. — Я же вотъ правду всегда говорю, что французы самый лядащій народъ!… Ну, до свиданія! A гдѣ обѣдать будешь? спросилъ онъ меня.

Вася поспѣшилъ сообщить мнѣ, что онъ обѣдаетъ съ отцомъ въ его комнатѣ. Я отвѣчалъ Ѳомѣ Богдановичу, что если Герасимъ Ивановичъ позволитъ, то и я буду обѣдать съ ними.

— Да, да, закивалъ утвердительно больной.

— Ну, и славно, ну и хорошо! Втроемъ и будете! Собирай цацки, Борисъ, ходимъ до твоего француза!