Загадка и магия Лили Брик

Могла ли Лиля расценить абсолютно справедливое — горькое и честное — замечание Пастернака иначе, как выпад против себя самой? Ведь это при ее непосредственном участии (она была даже убеждена, что именно по ее инициативе) Маяковского стали «вводить принудительно»! Ведь это на ее письме — фактически именно просьбе о «принудительном вводе» — появилась резолюция Сталина. И это действительно было второй смертью Маяковского, чего она, кажется, так и не поняла до конца своих дней. Наш школьный словесник, незабываемый Иван Иванович Зеленцов, говорил нам в сороковые годы: «Вы обязаны выучить наизусть «Стихи о советском паспорте» и «Товарищу Нетте…». Хорошенько держите их в голове до экзаменов. Но, пожалуйста, любите другого Маяковского, того, кто написал: «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека». Любите великого поэта, которого не проходят в школе». Не уверен, что у всех учеников моего поколения был такой бесстрашный и честный учитель…

Публично своих чувств по этому поводу Лиля не выражала, зато Эльза поспешила раскрыться. «Я ему (Пастернаку. — А. В.) не прощаю написанного им о Володе, — докладывала она сестре. — <…> Будто на мину нарвалась. Ежели Володю насаждали, как картошку, то мне не жалко вырвать Пастернака, как сорную траву между грядками с картошкой». Откомментируем этот моральный и духовный стриптиз ее же ремаркой: Эльза призналась Лиле, что — «озверела». Точнее не скажешь.

Тот же пятьдесят восьмой ознаменован для Лили и счастливым событием. Ей и Катаняну дали, наконец, новую квартиру в одном из самых комфортабельных домов-новостроек тогдашней Москвы — на Кутузовском проспекте, возле высотной гостиницы «Украина». Помимо простора, позволившего разместить и огромный архив, и старинную мебель, и бесценные предметы искусства, не купленные в антикварных магазинах, а впрямую связанные с жизнью и судьбой хозяев квартиры (живописные портреты, картины, графику — прежде всего), было в этой квартире и еще одно исключительное достоинство, которого Лиля десятилетиями была лишена: дивный вид на Москву-реку, чистый (пусть даже и относительно чистый!) воздух, много света и солнца.

В соседнем подъезде поселились Плисецкая и Щедрин: встретившись снова, отнюдь не сразу после вечеринки с Жераром Филипом, на премьере хачатуряновс-кого балета «Спартак» в Большом (Лиля тоже была на ней), Майя и Родион решили пожениться и сразу же осуществили свое намерение. Теперь забежать к Лиле «на огонек» не составляло никакого труда, и молодожены пользовались этой возможностью охотно и часто. Лиля бывала на всех спектаклях Плисецкой, каждый раз посылая ей роскошные корзины цветов.

Деньги пока еще были: долгие годы Лиля получала половину гонорара за издания произведений Маяковского, а издавали его много и платили щедро. Более того, после войны, притом с большим опозданием, Сталин по ходатайству Союза писателей, который действовал вовсе не в интересах Лили, а уступая настойчивости Людмилы Владимировны и Ольги Владимировны, продлил срок действия авторского права на произведения Маяковского (по тогдашнему закону он истек уже задолго до этого — в декабре 1944-го). Затем в подобном положении оказались наследники еще трех «классиков»: Горького, Алексея Толстого и Антона Макаренко — очень чтимого Сталиным и его окружением педагога и литератора, осуществлявшего на практике свою теорию коллективного перевоспитания юных правонарушителей.

Поскольку произведения всех этих авторов издавались многократно и огромными тиражами, а гонорар выплачивался по самой высшей ставке, деньги наследникам должны были течь неплохие. Но счастье оказалось непродолжительным: Хрущев решил положить конец «расточительству». По какому-то поводу ему положили на стол справку о гонорарах, полученных наследниками «классиков» за все истекшие годы, и в Хрущеве взыграла крестьянская жилка: «Не слишком ли жирно?!» — так, по ходившим тогда слухам, отреагировал он, и вопрос был решен.

Единственный источник существования для Лили перестал существовать, и это означало, что она практически осталась без средств. Но и к этому ей было не привыкать. Пошли в продажу какие-то вещи, скромнее стала повседневная жизнь, но все такими же остались вечера, на которые приглашались дорогие гости, без каких-либо перемен сохранилась привычка дарить особо любимым друзьям ценные подарки, а не безделушки. В любых условиях Лиля оставалась самою собой.

О Лиле узнавали все больше — и дома, и за границей. Иностранные журналисты стремились взять интервью. Из Рима — специально для того, чтобы сделать серию ее портретов, — прибыл известный итальянский фотохудожник Адриано Морденти. Другой итальянский гость — сам Альберто Моравиа, — оказавшись в Москве, попросил Союз писателей организовать ему встречу с Лилей. Восторга эта просьба не вызвала, но исполнить ее пришлось.