Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права

Патриотические обертоны здесь остранены: православный русский продает душу чародею турку за сверхъестественный дар предсказателя. Во втором действии гадание Егора сбывается: Матрена объявляет суровому отцу, что она согрешила с Иваном, и тот проклинает ее. Рассудок Матрены мутится, и она делается кликушей. В третьем действии местные знахарки и гадатель Егор тщетно пытаются вылечить ее разными приговорами, которые отец объявляет ведьмовством. В финале, после того как отец раскаивается и они с Иваном совершают паломничество в Киев, «проклятие» теряет силу и к Матрене возвращается рассудок. Отец благословляет ее на брак с Иваном, который тут же объявляет о решении стать солдатом, отказываясь от счастливой семейной жизни[699].

Таким образом, семейное счастье, по Потехину, можно обрести только в служении России, поскольку государство и крестьяне мыслятся как патриархальная семья. Однако, в отличие от популистской пьесы Григорьева, драма Потехина все же далека от шаблонных пропагандистских схем. Концепция народа у Потехина не тождественна государственной пропаганде. Сам народный мир предстает в драме как расколотый, неоднородный и раздираемый противоречиями[700]. Души героев-крестьян колеблются между языческими суевериями и экстатической религиозностью, неуемной жестокостью и христианским состраданием, между сатанинской гордыней и юродством, грехом и покаянием. Специфика народного мира и характера в изображении Потехина заключается в том, что они самодостаточны и изолированы от чуждых им «элементов» других сословий и содержат источник своего преображения и исправления внутри себя. Это саморегулирующийся мир, который не подвержен внешним воздействиям европейски образованного меньшинства[701]

. Последняя реплика в «Суде людском» принадлежит сатирически изображенному помещику Скрипунову. Наблюдая за главными героями со стороны, он вначале издевается над их словами и высмеивает их простодушие, но в финале, посрамленный и потрясенный выздоровлением Матрены и решением Ивана, восклицает: «Трогательная история! Именно наши крестьяне… (делает в воздухе неопределенное движение рукой). Удивительный народ!.. С душой!..»

[702] Сообщая зрителям о такой рефлексии над крестьянами, герой задавал тем самым эмоциональную матрицу восприятия всего увиденного в первую очередь для образованной элиты.

Более того, речь Скрипунова, состоящая из калькированных с французского выражений, содержала оборот «с душой», который, скорее всего, указывал на русскость и был близок выражению «русский в душе/сердце», «русский душой». По наблюдениям М. Д. Долбилова, к 1830‐м гг. оборот закрепляется в языке, акцентируя «этнокультурное, эмоциональное нагруженное значение, противопоставленное державно-патриотическому „россиянин“». К 1860‐м гг. выражение «русский в душе» было весьма частотно и подразумевало в первую очередь православное крестьянское население, особенно в русификаторском дискурсе[703]

.

Можно предположить, что драма Потехина вызвала ажиотаж в самых разных слоях столичной публики, поскольку с помощью драматического сюжета и особой идеологии намекала на скрытые психологические резервы крестьянского характера и мира, далеко выходившие за пределы стереотипов. Оскорбленные военными поражениями и уставшие от казенной пропаганды, зрители могли восполнять дефицит надежды на победу переживанием колоссального и пока еще таинственного для них потенциала народной (крестьянской) психологии.

Совсем в другом жанре и на других площадках развертывались представления Горбунова, вызывая у слушателей, соответственно, иные переживания. Небольшие сцены, разыгрываемые актером в одиночку в петербургских гостиных, по своей жанровой природе не предполагали таких драматических коллизий, как пьесы Потехина, и приближались к этнографическим зарисовкам с натуры из жизни мелких чиновников, мещан, купцов и крестьян (дебютные выступления Горбунова в Петербурге назывались «Женитьба фабричного» и «Квартальный»[704]). В других сценках Горбунова крестьяне часто предстают в будничных занятиях – пьянстве и загулах («На празднике», «Сцены из купеческого быта», «Дворовые люди», «Просто случай»), но все это окрашено мягким юмором рассказчика[705]. Многие сцены Горбунова представляют собой рассказы крестьян о нечистой силе и разбойниках на дорогах («Лес», «Постоялый двор»). В них петербургские слушатели могли увидеть поэтическую сторону русского простонародного быта, проникнутого суевериями, и вспомнить о традиции автора «Записок охотника».