Загадка «снежного человека». Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах

Во-вторых, интересуясь только вымыслами, указанное направление невольно утрачивает строгость методики: записи народных преданий и рассказов производятся в более или менее предвзятом осмыслении записывающим, мысль которого при этом ничем не связана. Пренебрежение реалиями приводит к тому, что записи делаются в вольном переложении этнографа. Отсюда открывается щелка для «сотворчества»: при изложении народных рассказов фантазия самого этнографа индуцируется, разыгрывается, он не видит беды если, красноречиво передавая чужие вымыслы, чуть-чуть подбавить к ним и своих собственных. Примером может служить книга этнографа А. А. Семенова о некоторых районах и народах Припамирья (Семенов А. А.

Этнографические очерки Зеравшанских гор, Каратегина и Дарваза. М., 1903). В частности, излагая рассказы таджиков о «гули-явои» («диком человеке»), автор не только не пытается отсеять в них реальное от фантастического, но и не приводит подлинных сообщений, а вольно обобщает их, выхватывая только то, что ему понравилось, пересыпая собственными добавлениями о лешем и в конце концов поднося читателю какой-то собственный миф «по мотивам» народных мифов.

Мы упомянули сочинения Н. А. Кислякова и А. А. Семенова, поскольку их взяла за образец примыкающая к той же школе фольклористка А. З. Розенфельд, предпринявшая единственную в мировой научной литературе попытку осветить вопрос о «снежном человеке» в мифологическом аспекте (Розенфельд А. З.

О некоторых пережитках древних верований у припамирских народов (в связи с легендой о «снежном человеке») // Советская этнография. М., 1959, № 4). Естественно, что мы должны рассмотреть эту попытку, окончившуюся, естественно, полной неудачей.

Противоречива уже сама постановка исследовательской задачи. А. З. Розенфельд хочет получить обобщающие выводы о проблеме «снежного человека» в целом, но ограничивает себя при этом лишь данными, относящимися к Памиру и припамирским районам. Как мы видели, эта территория составляет лишь малую частицу предполагаемого огромного ареала реликтового гоминоида, к тому же частицу в некоторых отношениях отнюдь не самую типичную и не самую перспективную для полевых исследований. Однако А. З. Розенфельд свои выводы из рассмотрения памирских данных считает не только возможным, но и необходимым распространить на все народы и страны, где зафиксированы рассказы населения о «диких людях». А. З. Розенфельд представляется, что она сделала на памирском материале шаг к открытию в известной мере упущенного этнографической наукой цикла народных верований в подобные существа. Впереди маячат новые и новые (пока еще не состоявшиеся) открытия в науке о народных верованиях. «Назрела также настоятельная необходимость — пишет в заключение своей статьи А. З. Розенфельд — обобщить уже собранный и опубликованный материал о „диких людях“, гуль-биябане, монгольских алмасах, йе-ти шерпов, ми-гё и многих других персонажах и определить место этого цикла в верованиях и представлениях различных народов. Здесь еще непочатый край работы, и нет сомнения, что в этой области исследователя ждут интересные открытия» (с. 66). Да и на самом Памире, как оказывается, открытие еще не завершено, ибо сама А. З. Розенфельд, давая сводку некоторых записей, произведенных на Памире, призывает, как можно скорей произвести запись такого рода «поверий и суеверий» среди старшего поколения таджиков и киргизов для нужд науки, пока все эти пережитки глубокой старины в сознании людей не исчезли бесследно.