Загадка «снежного человека». Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах

Обратимся к методам исследования А.3. Розенфельд. Ею привлечены, с одной стороны, литературные этнографические и лингвистические данные, с другой стороны, записи, произведенные летом 1958 г. опросно-этнографическим отрядом Памирской экспедиции АН СССР (Работа этого отряда живо описана в документальной повести В. Л. Бианки: Бианки В.

Про снежного человека. Документальная повесть // Приключения в горах. Книга 1. М., 1961, с. 224–293). Автор этих строк наблюдал на месте опросную методику А. З. Розенфельд. Правила сбора этнографических сведений не соблюдались: А.3. Розенфельд исходила из готового представления о мифологическом характере всех сообщений о «диком человеке», даже о месте распространения этих легенд, их сюжетной стандартной схеме и т. д. Поэтому рассказчикам настойчиво навязывалось то, чего они не думали сообщать, например, с них требовали признаться о наличии эпизода борьбы «гуль-биявана» с человеком всякий раз, как они сообщали что-либо о «гуль-бияване», напротив, в других случаях, несмотря на настояния участников отряда, А. З. Розенфельд отказывалась записать сообщения местных жителей, противоречившие ее убеждениям, например, ее убеждению, что население в верховьях долины Язгулема не должно иметь верований в гуль-биявана и сведений о нем, — это убеждений оказалось опровергнутым как произведенными участниками отряда записями, так и поступившим позже сообщением местного административного работника А. И. Малюты (ИМ, IV, № 131). Контрольные записи бесед, производившиеся участниками отряда, показали, что записи А. З. Розенфельд характеризуются неточностью, неполнотой, невниманием к ряду деталей.

Решительные возражения вызывают и методы обобщения А. З. Розенфельд собранного опросного материала. А. З. Розенфельд, вместо того, чтобы подвергнуть собранные данные количественной группировке, без всякого основания прибегает к таким оборотам как «в большинстве рассказов», «обычно рассказывают», «как правило» (стр. 56). Это требуется автору для доказательства несоответствующего истине тезиса, будто вполне реалистические описания внешности гуль-биявана «обычно» сопровождаются чисто сказочной «устойчивой сюжетной основой», а именно сюжетом борьбы «гуль-биявана» с каким-нибудь силачом — палваном, особенно если тот неосторожно похвалялся своей силой; при этом якобы «гуль-бияван» сначала на чистом киргизском или таджикском языке просит у палвана жевательного табаку, затем предлагает бороться. В действительности же из многих десятков произведенных записей А. З. Розенфельд удалось выбрать две такого рода сказки, незакономерно сопровождаемые словами «в большинстве рассказов», «обычно рассказывают»… Сюжет борьбы «гуль-биявана» с человеком встречается лишь в совершенно незначительном проценте произведенных на Памире записей. Столь же необоснованно категорическое деление на «два цикла» рассказов о «гуль-бияване», и «адам-джапайсы». Без всякого параллельного анализа и количественной группировки по тем или иным признакам, А. З. Розенфельд декларативно объявляет эти два цикла «самостоятельными» по отношению друг к другу. Это ничем не доказанное противопоставление тут же опровергается самим автором в стыдливом примечания: «Правда, иногда и „дикому человеку“ (адам-джапайсы) на Восточном Памире приписываются некоторые черты, обычно относимые к гуль-биявану» (с. 59). Спрашивается, а какие же черты их различают? А. З. Розенфельд неизвестно из чего делает «вывод», будто различие между ними состоит в том, что «адам-джапайсы» народное сознание связывает с людьми, а «гуль-биявана» скорее относит к миру животных или полулюдей (с. 59), хотя несколькими строками выше сама же писала, что киргизы сравнивают «адам-джапайсы» с дикими лошадями, дикими верблюдами и другими животными, т. е. рассматривают их именно как животных (там же).

Иными словами, метод А. З. Розенфельд состоит, с одной стороны, в произвольном сращивании реалистических данных о человекоподобном диком животном с изредка встречающимися сказочными фантастическими мотивами, с другой стороны, в столь же произвольном разрезании реалистических данных об этом существе на якобы обособленные в народном сознании «образы».